— Противозаконно.
— Я этот закон отменяю.
Вторая монета покатилась следом за первой.
С чудовищным усилием улыбка исказила его гранитные черты. Он с шумом поднялся на ноги и направился к двери. Снаружи ждала Анжелина, ее глаза метали молнии.
— Еще минута в обществе Игоря, и я бы его прикончила. И в налитых кровью глазках я читала взаимную любовь. Его счастье, что нам нужен водитель. У тебя все готово?
— Искренне надеюсь, — ответил я с натужной бодростью. — Я повстречал еще одного балагура, он отведет нас к свинобразу.
Предвкушая встречу с этим чудесным существом, я снова повеселел. Мы не должны забывать, что свинобразы вместе с человечеством покоряли звезды, защищали нас и кормили. Эти гибриды, потомки смертоносно-колючих дикобразов и могучих кабанов, настоящие красавцы.
— Ах, — сказал я, входя в хлев и оказываясь лицом, к морде с гигантским хряком.
У Анжелины дрогнули ноздри. Она не разделяла моей любви к свинобразам.
— Поистине, я вижу свинью моей мечты!
При виде нас хряк вздыбил рыжеватые иглы, крошечные глазки сердито заблестели. С клыка скатилась капля слюны.
— Фью-фью-фью, — тихо позвал я. — Ах ты, славная хрюшечка!
Я просунул руку между прутьями решетки и почесал его за ушами. Он загремел иглами, довольно заурчал. Свинобразы обожают чесаться, а до затылка им не достать. Анжелина уже видела меня за этим занятием и никак не отреагировала, зато свинмейстер выпучил глаза и побагровел, как при закупорке коронарной артерии.
— Берегись! Это убийца!
— Не сомневаюсь. Но он суров лишь с теми, кто этого заслуживает. Для всех остальных, то есть для прогрессивного человечества, свинобразы — верные, надежные и даже почтительные друзья. Хо-орошая свинка, — сказал я, любуясь огромной зверюгой.
Ужасно не хотелось уходить, но время поджимало. Как ни красив этот кабан, он не годится для циркового номера. Нам нужен актер поминиатюрнее.
Мы пошли дальше, минуя настороженных свиноматок с поросятами, минуя сотни неуемных пятачков и тысячи острых игл. Когда свернули за угол, я ахнул и замер. Передо мной в загоне стоял самый очаровательный подсвинок на свете. Добродушно блестели глазки-пуговки, дыбом стояли тонкие иглы. Самочка побежала на мой зов, стуча копытцами, и захрюкала от удовольствия, когда я почесал, где нужно.
Мы быстренько поладили с ее хозяином. В его руки перешло еще несколько сотен кредитов, в мои — кусок веревки. Свинка спокойно приняла поводок и послушно засеменила перед нами к машине.
— Чудо-свинка, — сказал я. — Назовем ее Глорианой.
— Это в честь кого же? — вмиг насторожилась Анжелина. — Одной из подружек твоей юности?
— Да бог с тобой! Это имя из легенды, из мифологии. Глориана — богиня скотного двора, ее часто изображали с поросенком на коленях.
— Ты выдумал!
— Ну, что ты!
— Джим ди Гриз, если бы я не знала тебя так хорошо, приняла бы за скрытого зоофила.
— Маленьким я дружил с этими симпатичными зверушками.
— Сейчас ты большой, так что изволь держать свои симпатии в узде. И вообще, поехали-ка в цирк.
Я выдвинул из кузова сходни, и Глориана бодро взбежала по ним. Из кабины кузов просматривался через оконце, и я поглядывал на нашу покупку. Но Глориане было не занимать самообладания, и вскоре она уснула.
О том, как мы добрались до Феторрскории, рассказывать особо нечего. Бывают впечатления, которые лучше поскорее выбросить из клеток памяти, развеять, как страшный сон. Когда мы пересекли городскую черту, наше настроение подпрыгнуло… по крайней мере, чуточку приподнялось. Уже в су мерках мы добрались до цели — большого здания. Игорь сбросил в сточную канаву наш багаж и скривился при виде семенящей мимо Глорианы.
— В кузове свинячье пу. Еще двадцать кредитов.
Я заглянул в кузов и отрицательно покачал головой:
— Нет пу, нет и кредитов.
И вручил ему оговоренную сумму.
Он медленно сосчитал деньги, убрал в карман. Затем его чело пробороздили глубокие складки. Очевидно, мышление не входило в число его привычных занятий.
— Я вижу пу. Плати.
— А я не вижу пу, и ты не увидишь денег.
Он замахнулся гранитным кулаком и ринулся вперед. Анжелина улыбнулась:
— Моя очередь, если не возражаешь.
Ответить я не успел. Анжелина махнула ногой и врезала Игорю по лодыжке. Пока он падал, она сомкнула руки и треснула его по шее. Он восхитительно шмякнулся оземь.
Пока он, исторгая грязные ругательства, поднимался на ноги, я указал на грузовик и предупредил:
— Езжай отсюда. А то хуже будет.
Я слегка надеялся, что Игорь не уймется. Он оскорбил мою обожаемую Анжелину, а я такие штучки прощаю нелегко.
Не я один испытывал по отношению к нему подобные чувства. Краем глаза я заметил рыжеватое пятно. Глориана, встопорщив иглы, метнулась вперед. Игорь взвизгнул и запрыгал на одной ноге, держась за лодыжку, по которой ударил острый бивень. А затем, нечленораздельно ругаясь, поспешил вскарабкаться в кабину. Фургон исчез в ночи, увозя Игоря с полными карманами моих денег.
Глориана, довольная собой, уже рылась в мусорном баке у двери. Я нажал на кнопку под табличкой: «Колоссео. Вход для работников сцены». Дверь со скрипом отворилась, появилась усатая физиономия.
— Че надо?
— Здесь находится «Большой Бигтоп»?
— Ну.
— В таком случае, добрый человек, отвори дверь шире. Перед тобой не кто иной, как Могучий Марвелл собственной персоной!
— Ты опоздал.
— Я никогда не опаздываю к благодарной публике, которая очень скоро будет взирать, затаив дыхание, на Могучего Марвелла. Дружище, веди нас в наши покои.
Обладатель усатой физиономии повел нас в недра «Колоссео». Мы с Анжелиной шли рука об руку, Глориана семенила сбоку, следом катился багаж. Все предвещало мне начало новой эффектной карьеры.
— Вы опоздали, — произнес другой голос.
Я обернулся.
— Те же слова изрек цербер у вашего портала. А вы?..
— Харли-Дэвидсон. Со всеми вопросами — ко мне.
Он вошел в артистическую уборную, и мы пожали друг другу руки. Харли-Дэвидсон был высок и черняв, и в наряде инспектора манежа выглядел щеголем. Все, начиная от блестящих черных сапог и заканчивая еще сильнее блестящим черным цилиндром, выдавало прирожденного артиста.
— Надеюсь, вы стоите своих афиш, — сказал он.
Я тоже на это надеялся, потому что, придумывая афиши, полностью расстреножил фантазию.
— Еще бы!
Я пытался излучать шарм и пробуждать положительные эмоции.
— Последний наш факир пил горькую и пропускал почти все выступления.
— Уверяю вас, я с младых ногтей не прикасаюсь к спиртному. Позвольте представить Анжелину, мою жену.
Он, как истинный актер, поцеловал ей руку.
— А это — Глориана.
Харли-Дэвидсон одобрительно посмотрел на свинку, но от поцелуя воздержался.
— Мне нравится, когда в номерах участвуют животные. Это стильно. Вы знакомы с Великим Гриссини? У него есть несколько фокусов наподобие ваших.
— Так вы его знаете? Это мой наставник. Я ему обязан всем, что умею.
— Приятно это слышать. Гриссини — профессионал высочайшей пробы. Ну что ж, до начала еще часа два. Располагайтесь, отдохните. Если что понадобится, не стесняйтесь, зовите коридорного.
— А где тут ближайший ресторан? — спросила Анжелина. — Мы давно не ели.
— Увы, ни одно из окрестных заведений я рекомендовать не берусь. Но возле вашего телефона лежит список фабрик-кухонь, они доставляют вполне приличную еду…
— Харли, че ты от меня прячешься? — прогрохотало, как вулкан. — Есть разговор.
В комнату вошел человек примерно моего роста, но, как минимум, вдвое шире в плечах и талии. Он был наголо обрит, с вислыми черными усами. Казалось чудом, что одежда на нем не лопается от малейшего движения. Мышцы бегали и сплетались в узлы диаметром с древесный ствол. Его предплечье было толще моего бедра. Я видел этого человека на фотографиях и афишах и сразу узнал его. Ради него-то мы и преодолели бесчисленные световые годы.
— Подумать только! — воскликнул я. — Вы не можете быть никем иным, кроме знаменитого на всю галактику Пьюссанто! Поистине, встреча с вами — великая честь для меня. Я — Могучий Марвелл.
Я шагнул вперед и протянул руку. Он подал только два пальца, и это было вовсе не чванство — три его пальца я бы попросту не обхватил. Я энергично пожал, но с таким же успехом можно пожимать арматурные прутья. Красные глазки богатыря моргнули, на лбу пролегли морщины.
— Че, правда? Слыхал обо мне?
— Вам поют оды в самых дальних звездных системах.
На его лице промелькнула хиленькая улыбка — видно, грубую лесть он принял за чистую монету. Но к Харли-Дэвидсону повернулся с прежней гримасой на физиономии.