Действие очерка И. Ф. Горбунова происходит в 1830-м — холерном году.
«…Редкий день, чтобы по Серединке не проводили (то есть не провожали. — В. М.) от сорока до пятидесяти покойников. Вдруг дотоле неслыханное слово „холера“ разнеслось по захолустью. Народ оцепенел! Гнев Божий!..
— Ах, как это народ-от мрет! Господи ты Боже наш! Царица ты наша небесная! — говорил живший в захолустье на Большой улице кривой купец, мимо дома которого провозили жертву смерти. — И что это теперича будет? Вся Москва, почитай, вымерла. Испытует нас Господь или наказывает — Его святая воля. В городе-то пусто; мимо Минина вчера проехал — хоть бы те один человек был… жутко; только заблудящий какой-то, Бога, знать, в ем нет, стал средь площади да песней так и заливается… „Что, говорю, просторно тебе?“ — „Просторно, говорит, господин купец! Никто не препятствует“. Индо руками я всплеснул!.. Этакое божеское наказание, а он…
— Что значит — непутевый-то человек! — заметила старуха жена.
— Диву я дался! Молодой парень — дворовый али так какой… „На смирение-то, говорю, взять тебя некому“. — „Живых, говорит, теперича не трогают, мертвых подбирать впору“.
Старики в глубоком молчании смотрели в окно.
— Сирот-то, сирот-то теперича… Господи! — сказала старуха.
— Сироты теперича много! — отвечал старик. — Столько теперича этой сироты… и куда пойдет она, кто ее вспоит-вскормит, оденет-обует… Давеча я посмотрел… ребенок один: сколь мать свою любит, так под гроб и бросается… Удивительно мне это! Махонький, от земли не видать, а сколь у него сердце это к родительнице. Индо слеза меня прошибла! Еду, а у самого так слеза и бьет, уж очень чувствительно мне это… Махонький, а любовь свою… подобно как…
Старуха прослезилась:
— Сама была сирота, без отца, без матери, без роду, без племени…
— И должна, значит, чувствовать сиротское дело. Сам куска не ешь — сироте отдай, потому что сирота, она ни в чем не повинная… Должен ты ее… Вот ты теперича плачешь, значит, это Бог тебе дал, чтобы народ жалеть. А ежели мы так рассудим: двое нас с тобою; дом у нас большой, барский, заблудиться в ем можно; ежели в этот дом наберем мы с тобой ребяток оставших, сироту эту неимущую, пожалуй, и Богу угодим. Своих-то нет — чужих беречи будем. И будет эта сирота в саду у нас гулять да Богу за нас молиться. Так, что ли?
Старуха перекрестилась:
— Дай тебе Бог!
Старик исполнил свое предположение. По окончании холеры он пожертвовал свой дом под приют-училище, внес большой капитал на его содержание».
Дом, у окна которого стояли старик купец Федор Федорович Набилков и его жена Матрена Васильевна, сохранился до нашего времени — это дом 50 по проспекту Мира.
Братья Набилковы были крепостными крестьянами Шереметевых из села Вески Ярославской губернии. «С молодых лет, — рассказывает их биограф священник Троицкой церкви при Набилковской богадельне отец Иоанн Святославский, — они пошли искать счастья на чужой стороне, подобно многим своим родичам, часто оставляющим свою родину по скудости земли и недостатку местной производительности». Оставили родную деревню Набилковы в начале 1790-х годов, после того как старший из братьев Федор (родившийся в 1774 году) женился на дочери богатого крестьянина и получил за ней приданого три тысячи рублей ассигнациями. (В рассказе Горбунова, видимо, для большей убедительности образа сердобольной женщины Матрена Васильевна представлена как «сирота без отца, без матери».) Как поясняет Святославский, она была выдана за бедного человека «единственно по вниманию к его душевным качествам». На это приданое братья решили начать свое дело: Федор поселился в Москве, Василий уехал в Петербург.
Братья открыли торговлю «красным товаром», иначе называвшимся «панским», то есть господским, и «аршинным» — не оптовым, а отмерявшимся мелкой мерой — торговлю недешевой мануфактурой. «Дела их, — пишет биограф, — приняли счастливый оборот, и при благоразумной умеренности в образе жизни они быстро успели составить себе большое состояние и приобрести известность».
Особенно преуспел в делах и был «преимущественно богатый материальными средствами» старший брат Федор Федорович, живший в Москве на Большой Мещанской улице в приходе церкви Филиппа митрополита.
Отец Иоанн Святославский, лично знавший Набилковых, в примечаниях к биографическому очерку, написанному несколько витиевато и официально, дополняет его житейскими подробностями, отчего образ купца приобретает живые черты.
«Федор Федорович, — пишет Святославский, — одаренный замечательным умом, отличался необыкновенной добротой и сильным религиозным настроением. Впрочем, он имел и благообразную наружность и крепкое телосложение, но был крив левым глазом…» В другом примечании он дает ему развернутую характеристику: «Он любил читать разные книги, и преимущественно духовные, и при всем избытке средств до конца жизни сохранил во всем умеренность, довольствовался простою пищею и двумя при доме прислугами, из которых любил особенно дворника Егора и часто разделял с ним свою трапезу; в своем саду своими руками сажал и поливал растения и сам мел дорожки».
Еще будучи крепостным, но уже обладая большим капиталом, Ф. Ф. Набилков в 1815 году приобрел (на имя купца И. Г. Лабкова, так как сам не имел права владеть землей) у ямщиков упраздненной Переяславской слободы обширный участок по 1-й Мещанской улице и Протопоповскому переулку и выстроил на нем в 1816–1817 годах большой барский дом по проекту Е. С. Назарова. «При доме Набилкова с восточной стороны раскинут был обширный тенистый сад и роща с прудами, которая существует доселе, а за садом с разных сторон тянулись прежде огороды и обширная земля, лежавшая впусте. Но рядом с домом Набилкова на самой 1-й Мещанской улице было много разных посторонних строений».
В начале 1820-х годов Набилков выкупился на волю.
Набилковы были бездетны, они не создали династии. Их возвышение и обогащение от крепостного человека до «первостатейного купца и кавалера» и путь от первоначального накопления капитала к широкой благотворительности были заключены в пределах одного поколения. Это уже само по себе выделяло Набилковых среди купеческого сословия, потому что обычно такой путь купеческий род совершал за два-три-четыре поколения.
В 1828–1831 годах Ф. Ф. Набилков на своей территории строит богадельню для престарелых из разных сословий, для чего его младший брат также пожертвовал значительную сумму. В 1831 году в богадельню были приняты 131 человек женского пола и 14 мужского. Впоследствии богадельня расширяется, строятся больничные корпуса.
Всю свою землю Набилков завещал Московскому человеколюбивому обществу, и на ней в течение XIX века строились различные благотворительные учреждения: бесплатные квартиры, больницы, приюты.
Набилковское коммерческое училище. Фотография начала ХХ в.
Детский приют — «Набилковский дом призрения сирот мужского пола» — открылся в доме, принадлежавшем Ф. Ф. Набилкову, 30 июня 1832 года. Сами хозяева перешли жить в деревянный флигель во дворе, где и прожили до конца своих дней: Федор Федорович скончался в 1848 году, Матрена Васильевна — в 1850-м.
Широкая благотворительность Набилковых вызывала в народе удивление. «Должна быть какая-то причина, — рассуждали люди, — для того, чтобы богатые, благополучные купцы, наживавшие и наживавшие капиталы, вдруг решили с ними расстаться». Такой поворот в жизни Набилковых требовал какого-то логического объяснения. И вот в конце XIX — начале XX века в Мещанской части родилась легенда о причине их благотворительности. Кто-то придумал, что у младшего брата Василия, жившего в Петербурге, во время пожара в цирке сгорели все его дети, и после этого несчастья братья и обратились к благотворительности. Эту легенду повторяют современные авторы, правда, заменив младшего брата старшим — Федором Федоровичем.
И тогда же, в конце XIX века, переулок, проходящий по территории бывших владений Набилковых за богадельней, стали называть Набилковским, он существовал до 1972 года и был упразднен в связи с реконструкцией района.
При основании Набилковского приюта в нем было организовано обучение детей по программе начальной школы, в Положении предписывалось «дать воспитанникам лучшее образование для дальнейшего их безбедного существования». Кроме общеобразовательных предметов — арифметики, чтения, начатков истории и конечно же закона Божия — детей обучали пению, рисованию. В конце 1860-х годов программы были расширены, и приют преобразован в учебно-ремесленное заведение с обучением ремеслам. Воспитанники под руководством мастеров овладевали основами типографского дела, живописи, ваяния, токарного, столярного, переплетного и чеканного ремесел по собственному выбору. Дальнейшая история училища — это постепенное превращение его в серьезное учебное заведение с сохранением пансиона «для сирот и детей беднейших родителей всех сословий».