праздновали свадьбу. Наконец пиры кончились. Прошел и медовый месяц. Молодая барыня вошла в права хозяйки дома и тотчас же обнаружила Замечательную силу характера. Она потребовала счета, стала проверять расход и приход, каждый день бранилась с управляющим и скоро все было повернуто на другую ногу: кто был первый, тот сделайся последним, и наоборот.
Строгая наружность Александры Степановны (так звали молодую барыню), рост, слишком высокий для женщины, гордая поступь и взгляд — все в ней приводило в невольное смущение. Рожденная в богатстве, до крайности избалованная своими родителями, она имела характер властолюбивый, и оттого именно так долго не находила достойного мужа. Богатые женихи, зная ее властолюбивый характер, не льстились ее богатством; а бедные не смели думать о такой гордой невесте. Наконец, явился Бранчевский — и не побоялся невесты, известной всем столько же по своему суровому характеру, сколько и по богатству: он понадеялся на себя, потому что также имел характер настойчивый. Но он не расчел, что в мелочной домашней борьбе женщина с твердым характером всегда одержит победу. Когда же, наконец, опыт доказал ему эту печальную истину, он махнул рукой и дал жене полную волю, а сам со страстию предался охоте и проводил дни, а часто целые недели в отъезжем поле.
Бранчевская набрала множество горничных, и надзор за девичьей вверила старой, костлявой и злой Матрене, бывшей своей няньке. Везде и всюду являлась Матрена: в людских она бранила своих господ, а вечером доносила барыне, кто что говорил о ней и что делается в дворне. Антона сменили; сделали дворецким племянника Матрены Петрушу. Бедный Антон, всегда имевший слабость к вину, с горя предался ему так сильно, что слег и скоро умер. Вдова его Наталья с каждым днем все понижалась: из девичьей ее послали в прачечную, потом нашли, что она не способна мыть хорошее белье, и сослали ее в другую прачечную, людскую. Непримиримая вражда к Матрене закипела в ней; она не давала покою злой старухе, только одна из всей дворни отваживаясь противоречить ей и бранить ее. Дворня нарочно старалась разжечь досаду Натальи, а потом смеялась над бедной женщиной, в угоду ее врагу. Матрена грозилась извести Наталью. Им было тесно жить вместе. Злая старушонка не пропускала случая ударить или ущипнуть сына Натальи, которая в такие минуты выходила из себя и кидалась защищать ребенка.
Раз Наталья стирала, а сын ее играл под окном: вдруг раздался его плач; мать кинулась к нему, целовала его, обнимала и упрашивала сказать, о чем плачет; ребенок назвал обидчицу. У Натальи кровь бросилась в голову, она чуть не задохнулась от злобы. Матрена, всюду Матрена ее теснила! Наталья, как безумная, кинулась бежать по двору, завидев свою притеснительницу; Матрена укрылась в девичью, думая, что прачка не посмеет притти туда; но Наталья забыла приказание барыни не являться на порог ее дома; она вбежала в комнату и, завидев Матрену, кинулась к ней и закричала:
— Ты ударила моего сына?
— Я! — отвечала Матрена, подбоченясь и с наглостью глядя на ошеломленную Наталью. — Ну, я ударила! велика важность твой щенок; я его не так еще оттаскаю, — вот что, да… — поддразнивая, хорохорилась Матрена.
Наталья вся дрожала, гнев душил ее, и она едва слышно спросила:
— А как ты смела его ударить?
— Вот тебе на!.. да я и тебя по роже ударю, если ты будешь здесь орать. Очнись! что буркалы-то вытаращила? Вспомни, где ты!
Девушки начали пересмеиваться между собою. Наталья схватила себя за грудь так сильно, что полинялое ее платье затрещало. Она бросала отчаянные взгляды на смеющихся девушек, потом вдруг кинулась к Матрене, ударила ее в лицо и закричала:
— Нет, извини, я прежде тебя побью!
Дикий плач наполнил девичью; присутствующие побледнели и начали уговаривать Матрену, но та только сильнее ревела.
— Беги, скорее беги! — говорили испуганные девушки, но разгоряченная Наталья все забыла: она наслаждалась победой и высчитывала козни Матрены.
— Барыня, барыня! — в ужасе повторило несколько голосов.
Одна из девушек силой вытолкнула Наталью за дверь.
Барыня вошла в девичью.
— Что за крик? — грозно спросила она, озирая комнату.
Матрена повалилась ей в ноги и жаловалась на Наталью.
За беспорядок, произведенный в доме, Наталью послали полоть гряды и исполнять самые черные работы.
Бранчевский не знал ничего, что делалось в доме; его занимали только собаки и лошади.
Ветры и дожди осенние обнажили леса, превратили бесконечные поля в черные пласты грязи, обведенные лужами.
Небо серое, мутное; то мелкий, то крупный дождь; пронзительно воющий ветер… Наконец унылая картина быстро изменилась. Осень, будто устыдясь собственных дел, в одну ночь покрыла обнаженные леса и поля легким, пушистым снегом.
Было пять часов утра; мелкий снег продолжал порошить, как будто спеша застлать белой скатертью и остатки голой земли, рядами черневшие среди полей. Женщина в полушубке бежала по опушке леса, заботливо окутывая овчиной полусонного трехлетнего ребенка, наконец повернула в кусты и остановилась под защитой трех елей, сохранивших свою зелень среди общей обнаженности. Она поминутно выглядывала из своей засады, наклонялась к земле и прислушивалась.
Ребенок плакал, и тогда она приходила в отчаяние, грозила ему, зажимала рот, убаюкивала…
Вдали на белом снегу что-то зачернело; женщина встрепенулась, приподнялась на цыпочки и, вся дрожа, напрягла зрение. Невдалеке показался Бранчевский верхом на казацкой лошади; он был в охотничьем платье, вроде польского кунтуша; трехугольная шапка, опушенная мехом, была надвинута почти на самые его брови; рог висел на его широкой груди, за плечами было ружье. Четыре борзые собаки дружно бежали за его вороной лошадью.
Он ехал задумчиво: снег на висках и усах придавал ему старческий вид.
За ним, в почтительном расстоянии, следовал стремянный.
Поравнявшись с тремя елями, лошадь Бранчевского фыркнула и кинулась в сторону. Бранчевский чуть не упал. В ту же минуту женщина с ребенком выскочила из-за одного дерева и кинулась под ноги лошади. Бранчевский вздрогнул и, сдержав лошадь, строго спросил:
— Что такое?
— Защитите сироту! — завопила женщина и подняла кверху ребенка, который захныкал и спрятал лицо свое на плечо ее.
— От кого защитить? — мрачно спросил Бранчевский.
— Матрена заела меня и сироту моего. Защитите, батюшка!..
И женщина снова упала в ноги ему и зарыдала.
— Встань! — повелительно сказал Бранчевский и, обернувшись, крикнул: — Эй!
Стремянный подскакал.
— Возьми сына у Натальи и отвези домой, да осторожней! потом воротись ко мне. А ты, — продолжал он, обращаясь к Наталье, — иди домой, я все разузнаю.
И он рысью, поехал по опушке леса. Наталья отерла слезы, нежно поцеловала сына и подала его стремянному.
— Митя, голубчик,