минуту пребывал в этом положении, а повар не сводил с него глаз и нетерпеливо ждал решения.
— Да, хорошо! пожалуй! — нерешительно проговорил Тульчинов. — Ну, а третье блюдо? — спросил он вдруг.
Артамон Васильич поднял кверху глаза, будто искал вдохновения.
Но в эту самую минуту поднялся в передней страшный шум и говор. На лице Тульчинова изобразилась досада, и, глядя на повара, продолжавшего искать вдохновения, он нетерпеливо спросил:
— Какой же соус?.. Экие! позаняться ничем не дадут.
Вдруг Яков, против своего обыкновения, с шумом распахнул дверь и, запыхавшись, радостным голосом сказал:
— Из деревни нарочный прислан!
Трудно вообразить, как сильно подействовали эти слова на Тульчинова и на повара; они, лукаво улыбаясь, с минуту безмолвно глядели друг на друга.
— Что, а? как нарочно, к жаркому, верно, свежая дичь! — радостно воскликнул Тульчинов.
— Не молочничек ли? — с восторгом заметил повар.
— Прикажете Федора сюда позвать? — спросил Яков.
— Зови, зови сюда! — самодовольно потирая руки, отвечал Тульчинов. — Нет, — продолжал он, сгорая нетерпением, — сам пойду!
И старик вскочил и пошел к двери. Приезжий Федор, с красным лицом, в нагольном тулупе, в длинных сапогах, был окружен детьми, женщинами, кучерами и лакеями; все в один голос делали ему вопросы: кто про корову свою, кто про знакомых, кто о матери, кто об отце.
Федор вертел голову во все стороны и не знал, кому отвечать; Тульчинов, появившись в прихожей, вывел его из затруднения; в минуту он остался один. Федор отвесил низкий поклон своему барину.
— Ну, здорово, здорово! — сказал Тульчинов. — Что? все ли благополучно?
— Слава богу-с, все благополучно у нас! — с новым поклоном отвечал Федор.
— Что, Филипп Филиппыч прислал?..
— Да-с, изволили прислать к вашей милости.
Федор озабоченно сунул руку за пазуху, бережно вынул из кожаного большого мешка пакет и с поклоном подал его барину. Тульчинов подозрительно осмотрел пакет.
— Вот и письмо к вашей милости от Филиппа Филиппыча, — сказал Федор, подавая письмо.
— Ну, а еще чего-нибудь прислали с тобой?
— Никак нет-с… я-с на почтовых.
— Это что значит? — с удивлением спросил Тульчинов.
— Не могу знать-с, Филипп Филиппыч приказал-с.
Тульчинов тяжело вздохнул и сказал:
— Ну, накормите его хорошенько, пусть поживет в Петербурге.
Федор поклонился.
— Посылать нарочного — и не прислать ничего! — с грустию сказал Тульчинов, обращаясь к повару, стоявшему позади. — Нехорошо, право, нехорошо!
Повар печально покачал головой, будто совершенно соглашаясь с мнением своего барина. Воротившись к себе в кабинет, Тульчинов уселся в кресло и нехотя распечатал письмо своего управляющего Филиппа Филиппыча:
«Ваше высокоблагородие! По милости божией, все у нас обстоит благополучно. Простите великодушно, что никакого гостинца не прислано: вы ниже увидите причину. Я по делу был в городе, как за мной прислала повивальная бабка Авдотья Петрова Р***. Я нашел ее на смертном одре, то есть на краю гроба. Она немедленно требовала переслать вашей милости какие-то важные бумаги; я снарядил при мне находившегося Федора…»
Тульчинов далее не читал письма. Он бросил его на стол и поспешно распечатал пакет от Авдотьи Петровой Р***. Писала она в своем письме следующее:
«Я чувствую, что конец мой близок… облегчите великую грешницу и помогите ей загладить преступление, которое она так долго скрывала. Тридцать четыре года тому назад, августа 17 числа, в девять часов вечера, в сенях вашего дома был подкинут младенец мужского, пола, с письмом несчастной матери, которая умоляла вас призреть сироту; собственными руками положила я младенца, только что родившегося, в ваших сенях. Вы, как христианин, исполнили свой долг — воспитали сироту; но где он теперь? и что с ним? Да поможет вам бог соединить сына с отцом. Да! я страшная грешница: лишила его, по просьбе несчастной матери, законного отца. По адресу на моем письме к отцу вашего питомца, вы отыщите его и снимите с моей души тяжкий грех. Духовную мою прошу вас передать тому, кого я лишила отца; если же мой грех так ужасен, что кто-нибудь из них уже умер, то прошу — вас передать ее наследникам вашего питомца; знаю, что старый домишко, может быть, вместе со мной рухнется, но все-таки земля стоит хоть что-нибудь. Вот намедни у исправника торговали его бывший огород и очень выгодно давали. Земля здесь дорожает.
Сжальтесь над бедной страдалицей, которая на смертном одре молит вас помочь ей очистить свою грешную совесть. С низким почтением пребываю и проч,
Авдотья Р***».
По мере чтения лицо Тульчинова хмурилось все сильнее и сильнее, но когда он прочел адрес письма Авдотьи Петровны к отцу его питомца, он пришел в страшное волнение; тотчас же приказал давать одеваться, закладывать лошадей и, расхаживая скорыми шагами по комнате, повторял:
— Боже! какой случай, какой случай!
Однакож как ни был он встревожен, а не забыл, что обед не был еще заказан.
— Ну, Артамонущка, скорее, ну, соус! — говорил он, одеваясь. — Скорее! — кричал он в то же время и Якову, а потом восклицал: — Ну, кто бы мог подумать?.. Ну, а жаркое?.. Да что же ты? — чуть не со слезами спросил Тульчинов, заметив, что повар совершенно растерялся, щелкал пальцем за спиной и покусывал губы.
— Ну, шляпу! — и, надев шляпу, Тульчинов с упреком сказал повару:
— Грех тебе на старости лет быть рассеянным, а еще ты знаешь, что первое достоинство талантливого повара — точность…
Повар готовился оправдываться, но Тульчинов поспешно вышел.
Действие переносится в серенький деревянный домик в переулке с бесконечными заборами. Горбун сидел в своем кабинете, у стола, обложенный бумагами и счетами. Он радостно потирал руками, поглядывая на итоги подведенных счетов. Но понемногу лицо его начинало омрачаться, и, облокотясь на стол рукою, он задумался О чем? о Полиньке! других мыслей он не имел с той минуты, как задумал обладать ею. И чем более являлось препятствий, тем сильнее кипело в нем упорное и невольное желание достичь своей цели. Он углубился в самого себя и, спрашивая свою совесть, не мог сознаться, что все его поступки против нее были низки, бесчеловечны, что всех слез, пролитых ею с той минуты, как они познакомились, — он один причиною! Горбун вздрагивал при этой мысли и, будто оправдываясь перед кем-нибудь, бормотал: «Сама виновата! зачем ты дала мне почувствовать в первое время нашего знакомства, что меня можно терпеть! зачем ты приняла участие в моем одиночестве? зачем мне дала почувствовать своей чистотой сердца все, что во мне было гнусного?» Горбун тихо засмеялся и взял листок газеты, где было публиковано, что купец Василий Матвеев, сын Кирпичов оказался несостоятелен, и что