последнюю лодку к рулю; кругом еще царила мертвая тишина; они бесшумно плыли по реке, подернутой туманом; с одной стороны возвышались высокие городские здания, составлявшие как бы неприступную стену. Церкви, дворцы и обыкновенные дома принимали самые причудливые формы по мере того, как лодки скользили мимо них; изредка сквозь туман виднелся где-нибудь яркий свет освещенного кафе или же мелькал вдруг целый ряд фонарей в узкой темной улице. По большей части улицы эти были совершенно пусты, но вот лодки обогнули угол и очутились почти в самом центре Вероны, и тут сидевшим в них представилась такая картина, что они забыли всякую осторожность и готовы были громко вскрикнуть от неожиданности и ужаса. Здесь в этой узкой улице разыгралась первая сцена ужасной кровавой драмы, навеки обесчестившей Верону. С дикими криками: Верона! Свобода! Долой французов! — обезумевшая толпа ринулась на ярко освещенное кафе, принадлежащее одному из старейших французов в городе — синьору Жар дину. С лодок хорошо было видно, как сам старик, его жена и дочери из верхнего окна умоляли толпу пощадить их, но вместо того раздался ружейный залп, послышались дикие крики и удары в дверь и затем страшный крик испуганных женщин. Как стая разъяренных собак, преследователи бросились внутрь дома, и несколько секунд спустя все здание запылало от их факелов. Внезапно в толпе воцарилось мертвое молчание, все они выбрались опять на улицу, вытащив с собой трупы убитых, и молча смотрели, как догорали остатки дома, но затем, видимо, спохватившись и поняв, что от этого дома могут загореться другие дома, и так как в то же время пожар этот возник раньше определенного часа, все вдруг бросились тушить пожарище: кто работал топорами, кто бегал к реке за водой, несколько человек стали выбрасывать на улицу догоравшую рухлядь и поломанную мебель, другие же стояли в нерешительности, как бы не зная, что же теперь предпринять.
Солдаты в своих лодках замерли от злобы и негодования, видя, что они бессильны прекратить эту сцену; крики их несчастных соотечественников тронули их до глубины души, и в сердцах их вспыхнула вдруг жестокая злоба к убийцам. Многие из них схватились уже было за оружие, но Гастон и старый сержант приложили все старания, чтобы несколько образумить их и удержать от неосторожного шага, тем более что семья Жардина уже погибла и помочь ей они больше не могли; они покорились грустной необходимости и только сильнее налегли на весла, чтобы скорее добраться до места своего назначения. Гастон следил за тем, как они высадились потом в саду дворца Беатрисы молча и с большими предосторожностями; на душе его было грустно и тяжело, он сознавал, что эта ночь должна была решить его судьбу, но будет ли она благоприятна для него или нет, этого он, конечно, не мог знать наперед.
Как и предсказывал старый сержант, никто не охранял ворот, выходивших на реку, и они могли высадиться совершенно безопасно и незаметно. В садах никого не было, и избранная сотня быстро рассыпалась по ним во всех направлениях.
XXIX
Маркиза де Сан-Реми принимала своих гостей в большой зале, носившей название картинной галереи. Около восьми часов вечера сюда стали стекаться все те, которые верили в то, что во дворце Бернезском готовится дело примирения Франции с Италией.
Это была великолепная картина, окруженная соответственной обстановкой: кругом со стен смотрело множество портретов великих деятелей, прославивших себя на различных поприщах искусства и военной славы. Огромный пурпуровый ковер, залитый светом тысяч канделябров и вывезенный специально для этого вечера с Востока, еще больше оттенял роскошные дамские туалеты и вышитые золотом мундиры военных. Почти все более или менее значительные лица города Вероны присутствовали на вечере, который давался в этот день в Бернезском дворце. Епископы в пурпуровых одеждах и кардиналы в своих ярко-красных мантиях, молодые офицеры в туго затянутых мундирах (последних, впрочем, было сравнительно очень мало), самые красивые женщины Франции в роскошных парижских туалетах, французские граждане в шелку и в бархате, молодые и старые, красивые и уродливые, — все это двигалось нестройной толпой по чудным покоям Бернезского дворца, где их собрало влияние избранницы Бонапарта. И никогда еще не проявляла она больше грации и изящества и не была так ослепительно хороша, как именно в ту минуту, когда стояла посреди залы, приветствуя своих гостей со свойственной ей одной любезностью и искусством. На голове ее виднелась роскошная брильянтовая диадема, на шее красовалось дорогое колье из изумрудов и брильянтов, белые руки оттенялись рубиновыми браслетами, на талии в виде пояса висела крупная нитка жемчуга, спускавшаяся почти до самых ног; все видевшие ее в таком наряде говорили, что, если Вероне нужна была бы царица, Бонапарт не мог бы найти более подходящую, чем маркиза де Сан-Реми. А между тем, если бы все эти люди могли заглянуть в сердце этой женщины, могли бы прочесть то, что делалось в ее душе, они почувствовали бы к ней глубокое сострадание. Дело в том, что Беатриса все знала — она знала, что им готовит эта ночь. В руке ее была записка, предупреждавшая ее обо всем.
Герцог Верденский, адъютант Моро, написал ей эту записку и отослал со своим камердинером в ту минуту, как сам покидал Верону; он писал ей: «Сударыня, друг ваш предупреждает о готовящейся опасности и постарается помочь вам, если сможет. Весь город накануне восстания. Закройте ворота вашего дома и никого не выпускайте из него. Я еду к Валланду и, если смогу, вернусь вместе с ним к вам на помощь».
Беатриса два раза прочитала эту записку, вся комната, казалось, кружилась вокруг нее, в глазах ее потемнело. Громкая, веселая музыка, яркие огни, оживленный говор — все это сразу приняло другой отпечаток в ее глазах. Другая на ее месте приняла бы все за шутку и стала бы показывать гостям записку герцога, но она слишком долго жила среди итальянцев и слишком хорошо знала все, что происходит в городе, чтобы усомниться в истине того, что ей писали. Кроме того, Джиованни Галла пять дней тому назад еще умолял ее покинуть, как можно скорее, Верону и поселиться в Риме, где она была бы в полной безопасности. Да, Джиованни оказался прав, и она