(и где она помещалась только? «Нечто» большими размерами не отличалось)…
которую Сим собрал в козий пузырь и веревочкой затянул.
Прежде чем резать вены и пускать кровь, следовало проверить: цел ли пузырь и нельзя ли применить его содержимое в качестве сепии…
(для ее приготовления, что Смотритель знал, использовали как раз моллюсков)…
с помощью коей в прошлом Смотрителя и будущем Ноя написано было немало — художниками чаще всего.
Сим долго вспоминал…
(это с похмелья-то)…
куда он задевал пузырь с жидкостью, вспомнил в итоге, сам отыскал в доме, выдал Гаю, спросил заинтересованно:
— Зачем тебе?
— Письмо стану писать.
— Кому?
— Кому дойдет, — туманно отговорился Смотритель.
— А кому дойдет? — не отставал Сим.
— Кому донесете.
— Кто донесет?
Люди с похмелья занудны и неотвязны.
— Ты и донесешь, — отрезал Смотритель. — Отвяжись от меня, Сим, займись чем-нибудь. А мне надо подумать о Времени и записать все, что я о нем надумаю…
Сказано было красиво. И главное, убедительно. Сим немедленно отвязался и ушел, а Смотритель разложил на плоском камне писчий лист, придавил его углы маленькими камешками, обмакнул острую палочку в мешочек с сепией и начал:
«Вот житие Ноя: Ной был человек праведный и непорочный в роде своем: Ной ходил пред Богом…»
Он писал на арамейском, на языке, который пока не родился, но на котором и дошла Книга Бытия до людей Ветхого Завета. И до людей Нового — тоже. Лишь потом ее перевели на греческий, назвали «Септуагинтой», и уж с греческого-то (с древнегреческого, вестимо) она пошла по земному шарику.
Смотритель читал ее на арамейском…
(в хранилище Службы имелся экземпляр, принесенный кем-то из броска в «поле»)…
и запомнил дословно. Он писал долго, потому что палочка оказалась скверным инструментом для письма, да и макать в мешочек-бурдючок приходилось часто. Он лишь опасался, что сепии не хватит.
Но хватило.
Наконец он завершил работу, написав последние…
(как он решил для себя)…
строки:
«Вот племена сынов Ноевых, по родословию их, в народах их. От них распространились народы по земле после Потопа».
Хватит. Остальное допишут…
(а сначала — доскажут)
следующие за Ноем. И следующие за ним, за Хранителем Времени, потому что начало — здесь, на этом листе. Начало — без авторства. Ибо у Мифов нет авторов…
Подождал, пока лист просохнет, свернул его в трубку, перевязал веревкой накрепко. Положил около камня.
И начал новый.
И так — трижды.
Почему трижды? Бог знает, то есть Царь Небесный! Может быть, потому, что сынов у Ноя — трое…
Был вечер, когда он завершил странный для Ноя и его семьи труд. Они проходили поодаль, поглядывали с любопытством, но молчали: Хранитель думал о времени. Это непонятно, но важно, мешать нельзя.
Смотритель взял три свитка и пошел в дом. Семейство ужинало.
Ной обрадовался:
— Закончил? Садись скорее, мясо остывает.
Смотритель присел. Не отказался от трапезы.
Ной ел и поглядывал на него: мол, сам скажешь о споем уходе или мне начать? Смотритель помалкивал и никаких сигналов Ною не подавал. Вообще трапеза проходила в непривычной для семьи атмосфере угрюмого молчания. То ли Ной все же сообщил о скором уходе Гая…
(хотя вряд ли, Ной — мужик не трепливый, как знал Смотритель, проведший с ним бок о бок немалый и нелегкий кусок жизни)…
то ли усталость, скверный и тяжкий сон, остатки похмелья (все вместе!) — все это не способствовало в данный конкретный момент легкости бытия.
Доели. Женщины стали убирать остатки трапезы.
Смотритель поднялся и неторопливо, будто гуляя после не слишком плотной еды, пошел в гору. Ной догнал его;
— Ты намеренно не попрощался?
— Намеренно. Сам скажешь.
— Они не поймут.
— А надо, чтоб поняли?
— Хорошо бы.
— Разве ты понял? А я с тобой говорил… Не тяни душу, Ной. Думаешь, мне легко уходить? — Смотритель не лгал: скверно себя ощущал. — Есть такое железное слово: «надо»…
— Ну, раз надо… — разочарованно и горько произнес Ной,
— У меня к тебе просьба.
— Слушаю, Гай.
— Вот три свитка. — Смотритель достал из-под туники три свернутых и перевязанных бечевой листа с написанной сепией историей Потопа. — Сохрани их. В тайне сохрани. Пусть, кроме тебя, о них никто не знает. А когда вода уйдет совсем, когда придет пора переселяться на более плодородные земли, когда сыновья или внуки твои соберутся в дорогу, отдай свитки тем, кого сочтешь самым достойным…
— Достойным для чего?
— Для того, чтобы донести написанное мною до… — И осекся, не договорив.
В самом деле, до кого?
Как можно понять: вот человек, который способен оценить историю Потопа и людей, спасшихся от него, и который может эту историю продолжить? Смотритель не знал ответа. Зато он знал, что история Потопа и Ноя не имела четкого продолжения в Библии. Следующая история — о Вавилонской башне — не связана с Потопом никак. Даже хронологически. Тогда для кого хранить свитки?..
— Я не то хотел сказать, — поправился Смотритель. — Я хотел сказать: просто достойного. Который сохранит свиток, не потеряет его, сумеет передать другому — тоже самому толковому и надежному. И так далее. Пока не придет Некто, который захочет положить на листы жизнь людей на Земле — от начала мира.
— И до чего?
Тоже неплохой вопрос!
— У жизни нет конца. У нас есть только этапы. Вот Потоп — этап. Верно?
— А кто написал о том, что было с нами от начала мира и до Потопа?
— Полагаю, были такие и есть записи.
— Почему я о них не ведаю?
— Потому же, почему многие не узнают о том, что написал я. Придет время — написанное разными ляжет в одно ложе.
— Ты это чувствуешь, да?
— А что я еще умею? — усмехнулся Смотритель.
— Так это — о нас? То, что ты написан…
— О вас.
— И я могу прочесть? Я никому не расскажу, что прочел.
— Ты не поймешь. Я написал историю на языке, который появится на земле через много столетий.
— Зачем?
— Потому что тот, кто уложит нее истории в одно ложе, придет не скоро.
— Он будет знать язык, на котором ты написал?
— Надеюсь.
— Я сохраню, — твердо произнес Ной. — И передам самым достойным. Я выберу.
— Тогда прощай…
Смотритель обнял Ноя, потерявшись в его объятиях, прижался к нему где-то в районе подмышки, задохнулся на миг от острого запаха пота и потерся лицом о тунику, чтобы убрать с глаз и щек незваные слезы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});