Читать интересную книгу Черный Баламут. Трилогия - Генри Олди

Ни мне, ни тебе, ни бывшим до нас его отвратить не под силу…

Махабхарата, Книга о Спасении, шлоки 26, 40, 56—57

Зимний месяц Магха, 29-й день

ДОСПЕХ С ЧУЖОГО ПЛЕЧА

Проникшийся величием сказанного здесь никогда не вкушает скоромного, к супруге приходит только в положенное для зачатия время, соблюдает пост и ест лишь по вечерам! Но и при нарушении законов людских и человеческих лишь одна строка из сего святого писания дарует небо и освобождает ото всех грехов! Вспоминайте же нашу мудрость всегда: во время приема пищи, в час сношения с супругой и в суетный миг ловли барыша — да будет вам благо!..

Глава I

БОГ, КОТОРЫЙ НИКОМУ НЕ НУЖЕН

1

Теплые огоньки масляных светильников один за другим загорались в саду. Проступили очертания беседок, нитками драгоценных ожерелий высветились террасы, а павильоны превратились в силуэты глубоководных рыб-гигантов — я видел таких, навещая дворец зеленоволосого Варуны.

Послушные светляки-индрагопы (поймать бы умника, который их так обозвал!) гроздьями облепили ветки ближайших кустов, а также резной потолок выбранной нами беседки. В общем, стало уже достаточно светло, а неутомимые апсары все продолжали добавлять иллюминации. Я лениво потянулся и подумал, что если их не остановить, то красавицы, пожалуй, спалят все запасы масла в Обители!

Придется у Семи Мудрецов одалживать.

Спалят? О чем ты беспокоишься, глупый Громовержец?! На всю Эру Мрака маслом все равно не запастись. Можно было, конечно, не мудрствуя лукаво, подсветить грозовыми сполохами или связаться через Свастику Локапал с другом Агни… Можно, да не нужно. Как там поучал меня один знаменитый асур: «Но теперь не время отваге, время терпению настало!» Именно что время терпению. И сейчас мне хотелось живого света: индрагопы, светильники, трепет желтых язычков пламени…

Да, так куда лучше.

Обычно ночи в Обители проводились иначе: бурно и буйно, с гуляньем дружинников, визгом апсар и неодобрительным кряхтеньем Словоблуда. Я вспомнил дюжину особо замечательных гуляний и со вздохом признался сам себе: слово «обычно», похоже, надо забыть навсегда.

После чего грустно моргнул в подтверждение.

Братца Вишну удобно устроили на импровизированном ложе прямо здесь же, на полу беседки. И сейчас Опекун Мира мало-помалу приходил в себя, потягивая из чаши теплую амриту с молоком. А мы расселись вокруг и тихо переговаривались между собой. На светоча Троицы, заварившего ту крутую кашу, которую нам теперь приходилось расхлебывать, демонстративно не обращали внимания. И с вопросами не торопились набрасываться — пусть сперва оклемается!

Мы — это, понятно, в первую очередь я, великий и могучий Индра— Громовержец, Стогневный, Стосильный и прочее, за что прошу любить и жаловать. Во вторую очередь — вон они, сидят рядышком, как куры на жердочке: мой мудрый наставник Словоблуд и сынок его, толстый Жаворонок, который и папашу-то перемудрил!

Третья с четвертой очередью расположились ближе к порогу. Та еще парочка: Лучший из пернатых, орел наш Гаруда, нахохленный, озабоченный, — и мой возница, синеглазый Матали, безуспешно притворявшийся опорным столбом. Знал, подлец: не хватит у меня духу погнать его после наших мытарств над гнойным нарывом Поля Куру!

Он знал, и я знал, и все знали — чего уж там…

Завершал великое сидение отставной Десятиглавец Равана. После героического спасения братца Вишну, которого Равана приволок в Обитель на своих широченных плечах, у меня просто не поднялась рука отослать Ревуна в казармы, где временно расположились его подчиненные-ракшасы. Равана лишь ненадолго отлучился, чтобы перекусить, и вернулся просто лучась счастьем! Еще бы, кухня Обители после постно-праведнического хлебова братца Вишну…

— Скажи, Владыка, а у тебя здесь тоже рай считается или как? — гулким шепотом поинтересовался вдруг царь ракшасов.

— Рай, — кивнул я. — Царствие небесное.

— Тогда странно…

Я собрался было обидеться — и передумал.

— У меня сейчас как раз время месячным, — продолжил деликатный Равана, — и ничего!

— Что?! — аж подпрыгнул я. — Чему у тебя время?!

— Мучиться пора, — доступно разъяснил великий мятежник. — Чтоб рай не отторгал. А твоя Обитель нас и так принимает будто родных! Живот не пучит, руки-ноги не крутит, в глазах не темнеет. И не тянет никуда. Я-то помню, как в Вайкунтхе бывало, ежели вовремя в местный ад не сходишь! Опять же кормят у тебя не в пример…

Равана покосился на Опекуна Мира, но тот никак не отреагировал на упрек ракшаса.

— Слышь, Владыка, а может, мы у тебя останемся? Тебе тут никого охранять не надо? А то перетащим из Вайкунтхи сюда всех Зловещих Мудрецов, будем их пасти! Вот один уже сам перебежал… — Он кивнул в сторону Жаворонка, о чем-то тихо беседовавшего со своим отцом.

— Посмотрим, — туманно пообещал я, с ужасом представив, как убитых в бою кшатриев встречает в раю Индры эта развеселая компания. — На недельку останетесь, а там видно будет. Трехмирье ходуном ходит, наперед загадывать не приходится. Вот сейчас братец Вишну очухается, расскажет нам, скудоумным, как в игрушки игрался, тогда и решим.

— Но-но, решат они! — мигом вспух от порога бдительный Гаруда. — Я своего Опекуна тиранить не позволю! Ему покой нужен, одеяло шерстяное, а не ваши вопросы!..

Если честно, я даже малость позавидовал Опекуну. Когда от шума драки и грохота моего перуна малыш пришел в себя, мы втроем — Брихас, Жаворонок и я — немедля набросились на него с вопросами. Но Лучший из пернатых горой (в прямом смысле!) встал на защиту любимого хозяина. И каркать ему в этот момент было на все мои громы и молнии! Нет, все-таки он молодец, наш Проглот! Замахал на нас крыльями, подняв маленькую бурю, прикрыл Светоча Троицы собственным телом, как квочка цыпленка…

И мы отступили, устыдившись. Действительно, пристали к больному с допросом! Позор, суры-асуры!

— Не надо завидовать, брат мой Индра. — Вишну, всегда чутко улавливавший мои настроения, аккуратно поставил на пол беседки пустую чашу. — Не тебе удивляться преданности. Помнишь, Змий-Узурпатор предложил уважаемому Брихасу и твоим головорезам облаков перейти к нему на службу? И чем дело кончилось?!

Я помнил, чем кончилось то давнее дело.

Если я сижу здесь, а Змий по сей день ловит козлят в дебрях Кишкиндхи — как не помнить?

— Я действительно наломал дров. — Вишну криво улыбнулся. — Пора разжигать костер. Надеюсь, что не погребальный… Но прежде чем судить меня, ответь, брат мой Индра: ты можешь представить себе, что значит быть младшим в семье? В нашей семье, в семье не просто суров — братьев-Адитьев? Вечный мальчик на побегушках? Бог, который, по большому счету, никому не нужен? До которого никому в семье нет дела? Не отворачивайся, Громовержец, смотри мне в лицо, не моргая — раньше ты никогда не моргал, глядя на милого маленького Упендру!

— Ты прав, — чуть слышно ответил я. — Ты прав, малыш. Я слушаю. Рассказывай и ничего не бойся.

2

Было у Брахмы-Созидателя шестеро сыновей: пятеро умных, а шестой — мудрец. Кашьяпа-риши звался, а если по-простому, то Черепаха-пророк. Все сыновья как сыновья, а этому неймется. Брахма его уж и из сыновей во внуки перевел — не помогает. Пришлось женить. Одна беда: дел у Брахмы невпроворот, вчера дело делал, сегодня забыл — делал ли… Встретит сына-внука, Кашьяпу дорогого, и спросит на бегу: «Ну как, родимый, жениться будем?» А Кашьяпа (вот ведь какое чадо послушное!) кивает. Раз кивает, два кивает, три… вот тринадцать жен и накивал.

А детишек и вовсе немерено.

Мудрец потому что.

Сами посудите: когда вокруг полыхает заря бытия, а тебе приписывают отцовство чуть ли не каждого второго дитяти в Трехмирье… Что остается? Признать себя ходоком из ходоков? Примерить рога? Или сделать так, чтобы все вокруг твоей мудрости позавидовали?

Кашьяпа-риши выбрал последнее.

И все шло бы тихо-мирно, если б не любимая из жен, пылкая Адити— Безграничность. Сердце у бабы горячее, душа нараспашку, вот и поди уследи за Безграничностью: которым боком она к тебе, а которым — к подозрительно румяному суру-асуру! Тыщу глаз вылупи — заслезятся! Многие, ах многие успели затеряться в жарких объятиях красавицы, но немногие обратно вернулись. Зато одиннадцать сыновей-Адитьев стали в ряд, все как на подбор! Вылитый папа Черепаха, муж законный: у одного кудри с прозеленью, второй светило из светил, третий буян-громыхатель, четвертый…

Что?

Где ж сходство, говорите?!

Вы это не нам, а самой Безграничности скажите: авось отыщут вас через югу— другую…

(Я слушал братца Вишну и думал, что не я один избрал в эти безумные дни роль шута. Видимо, когда последний доспех пробит и в бреши светит голое сердце, только и можно закрыться что наглой ухмылкой. Иначе я давно бы отвесил Упендре подзатыльник за глумление над отцом-матерью.