Шевановски, вместе с Эриком меряя подвал шагами.
Вдруг кто-то вскрикнул:
– Боже мой, боже мой! Господи!
Циммерман и еще шестеро присутствующих едва не выпрыгнули из штанов.
Кричала юная актриса, та самая, что курила марихуану. Она стояла слева от Эрика, где тьма была гуще. Должно быть, девушка бродила по краю освещенной части подвала. Она указывала на что-то, лежавшее за кругом подсвечников.
– Что это? – чуть ли не взвизгнула она. – Вон там! Что это?
– В чем дело, дорогуша? – тихо спросил Шевановски. – У вас какие-то неприятности?
– Вон там! Что-то лежит на полу! Что-то мертвое!
Эрик отпустил локоть режиссера и подошел посмотреть. Бородатый встал рядом с ним, а Циммерман выглядывал из-за плеча.
– Тухлятина! – сказала девушка-гримерша с волосами торчком.
Когда-то это была довольно крупная собака. Теперь куски плоти с коричневой шерстью лежали вразброс на полу, а обглоданные ребра казались странным произведением абстрактного искусства. Голова с оскаленными желтыми клыками откатилась на четыре фута от огрызка шеи. По бетону расплылось большое темное пятно. «Похоже, кровь успела засохнуть», – подумал Эрик.
– Я чуть не наступила на это! – заскулила девушка.
– Кто-нибудь, успокойте ее, – распорядился Шевановски, ни к кому конкретно не обращаясь. – Зверь съел другого зверя. Такое случается. Мы будем сегодня снимать кино или не будем снимать кино?
– Нет! – сказал Циммерман. – Послушайте, Ван Хельсинг… Эрик… тут что-то не так. Я серьезно. Что-то…
– Действуем по плану, – перебил его Шевановски. Он вытянулся, как только смог, но все равно остался сморщенным. – Это и должно быть пугающее место. Тут вам не Диснейленд, ребятки! Ну-ка дайте мне взглянуть.
Он проковылял туда, откуда можно было рассмотреть останки собаки, которые теперь освещали чуть ли не все фонарики.
– Ужасно. Но она давно уже умерла. Думаю, нам ничто не угрожает. Ох! А это что?
Луч фонаря переместился туда, куда он указывал тростью, и упал на металлический квадрат на полу, приблизительно в двадцати футах от останков собаки. Эрик и все остальные ясно различили, что у квадрата есть ручка.
– Я верил, что в «Уистлере» есть тайник, – заявил Шевановски. – Все эти годы. Эрик, помогите мне справиться с этой штукой.
Потребовалась помощь не только Эрика, но и других мужчин, чтобы поднять крышку, которая поддалась с пронзительным скрипом. Снизу всколыхнулся запах сырой земли, плесени и отвратительных миазмов. Фонарик осветил металлические ступеньки в стене и грязный пол примерно десятью футами ниже.
– Нижний подвал, – объявил Шевановски, вглядываясь в яму. – Мм. Вот где нужно снимать!
– Ни за что, клянусь могилой моей матери! – чуть не сорвался на крик Циммерман.
– Кто-нибудь, принесите фальшфейер, – велел режиссер, когда все собрались вокруг него. – Пожалуйста, подожгите его для меня.
Факел вспыхнул, зашипел, начал плеваться зелеными искрами и наконец разгорелся ровным светом.
– Бросьте его вниз, – приказал Шевановски.
Факел упал в грязь, но продолжал гореть.
– Кто-нибудь видит там хоть что-то? – спросил режиссер.
Никто не отозвался.
– Просто пустая дыра, – сказал Циммерман. – Но никто и не спускался посмотреть. Может, мы продолжим?
– И в самом деле. – Шевановски постучал тростью по плечу Эрика. – Наступает ваш звездный час, мой мальчик. Я уже придумал название для нашего сериала: «Охотник на вампиров». Коротко и звучно. Ну хорошо, приступаем к работе.
Металлический люк закрылся с таким звоном, что мог бы разбудить и мертвого.
Режиссер объяснил актерам, в каком месте они должны выйти из темноты… где-нибудь рядом с металлической крышкой, и чтобы никто не наступил в грязь. Испуганная девушка отказалась подходить близко, и ей разрешили посидеть немного и успокоиться.
– Дубль первый, – объявил Шевановски. – Эрик, я хочу, чтобы вы начали с того места, где сейчас стою я, и пошли к камере номер один. Вот к этой. Я хочу, чтобы вы при этом говорили. Медленно и отчетливо. Решите сами, что сказать. Кто-нибудь, дайте ему распятие.
– Что? – спросил Циммерман.
– Распятие. Дайте ему крест.
– Как это? Его не было в том списке, что вы мне передали!
– Нет, был.
– Нет, не был.
– Я не намерен с вами спорить. Любой человек в здравом рассудке понимает, что охотнику на вампиров нужно распятие. О, мой бог… возможно, его не было в списке. Не помню. Но неужели вы никогда не смотрели фильмы про вампиров? И этот человек еще называет себя продюсером! Ну хорошо, будем импровизировать. Кто-нибудь, найдите для него две сломанные рейки или что-то еще.
– Школьный театр, – проворчал один из актеров, но режиссер пропустил это мимо ушей.
– По местам, пожалуйста! Внимание! Съемка!
Эрик двинулся вперед, держа в руках две рейки, перекрещенные как распятие.
– Подождите, – сказал Шевановски, усевшийся на стуле. – Я слышу, как что-то звякает. У вас в кармане ключи от машины.
– О, ja.
Эрик отдал ключи режиссеру и вернулся на то место, с которого начинал.
Казалось, весь мир превратился в объектив камеры перед его лицом. Он понятия не имел, что должен сказать, но все же заговорил:
– Я Эрик Ван Хельсинг. Мое имя известно вам. Я мировой гра… гражданин мира…
– Продолжайте снимать, – распорядился Шевановски.
– Я гражданин мира.
У Эрика выступил пот на загривке. Сниматься оказалось трудней, чем он представлял. Верхняя губа зачесалась.
– Много лет… целыми поколениями… моя семья… моя семья преследует древнее зло… Мы… преследуем их… по всему миру… и вот теперь…
Внезапно на него что-то нашло.
Сначала это была мысль: «Я Ван Хельсинг. Человек, имеющий предназначение». Потом Эрик понял, что говорит это вслух, каким-то другим голосом. То, что поселилось в нем, становилось все сильней и сильней, он это чувствовал. И голос его становился все сильней и сильней. Теперь он говорил уже не только для камеры, но и для всего мира, ни о чем не ведающего мира, а то, что происходило с ним, было настоящим… совершенно настоящим… и он поверил.
– Я здесь… на земле Калифорнии, неподалеку от ваших надежно защищенных домов… от ваших детей, которых вы любите и хотели бы защитить от опасностей. И я хочу сказать вам, что ваши дома не защищены… и ваши дети не защищены… никто не защищен… потому что в этом мире обитают вампиры. Ja… Вы можете подумать, что вампиры существуют только в легендах, древних, пыльных легендах, до которых никому больше нет дела, но, понимаете… понимаете… они хотят, чтобы вы именно так и думали. Они хотят, чтобы вы плыли по течению, мечтали, занимались своими делами, как будто никакой опасности нет. Хотят, чтобы вы смеялись над этими страхами. Но я хочу сказать вам… предупредить вас… что вы можете так и умереть, смеясь. И когда эти нечестивые твари придут за вами, смерть покажется