Риита долго не вставала, и когда мы пошли ее проведать, оказалось, что она тяжело заболела и не может подняться с кровати.
Что стало с Бэйр при этих словах! Ее опять затрясло, на глазах выступили слезы, она бросилась к постели матери, обняв больную, Бэйр прижалась головой к ее груди и неразборчиво что-то забормотала. Ведьма на это только ласково, но криво улыбнулась, погладила дочь по голове и сказала, что ничего страшного не происходит, что все нормально.
На закате следующего дня Риита умерла.
Я вырыл ей могилу в месте, которое она сама указала. На этот раз я был спокоен, происходящее не казалось мне чем-то неестественным… надеюсь, это не была выработавшаяся привычка копать могилы близким людям.
Бэйр восприняла внезапную смерть матери так же тяжело, как и смерть Арланда. Она долго плакала, не принимала никаких утешений, а когда через несколько дней успокоилась, стала только еще более замкнутой.
После смерти Рииты мы жили в доме так, как будто она все еще была с нами: бегали по не отданным поручениям, готовились к предстоящей зимовке. Мы работали сообща, но при этом за день иной раз и пятью фразами не обменивались. Иногда даже складывалось такое впечатление, что Бэйр стало все равно на меня, все равно, что я делаю, здоров ли, есть я или меня и вовсе нет. Когда я пытался с ней заговорить, она поначалу отвечала односложными предложениями, но потом переставала слушать, что я говорю, и как нарочно начинала заниматься чем-то своим.
По большей части она беспрестанно убиралась в доме, утепляла его перед зимой, выискивая и закрывая щели, и готовила. Готовила она чаще всего всякие соления, варения и все такое, что могло нам понадобится зимой, когда еды будет мало. Еще она варила зелья, заливала их в склянки, которые раньше были для продажи, и расставляла их по шкафам. Один только раз она сказала, зачем она это делает — это были лекарства на случай, если кто-то из нас заболеет. Ведь зимой нельзя будет отыскать необходимые травы.
Неизменный затягивающий быт разбавлялся редкими прогулками до могил. Бэйр и я ходили туда каждую неделю, ведьма укладывала там цветы, которые неизвестно где находила.
Проводя время за этими беспрестанно сменяющими друг друга ритуалами, Бэйр совершенно перестала напоминать себя. Она скрылась за старой памятью, как за скорлупой, иногда я даже сомневался в том, помнит ли она меня и то, как мы познакомились, помнит ли, что происходило до того, как мы попали в эту избушку посреди леса. Когда я пытался заговорить с ней про Дейка или Кудеяра, она уходила от разговора: уходила на улицу, в лес, где я не решался преследовать ее.
Из всего, что нас с ней соединяло, ведьма интересовалась только своим домом и зельями, развлекалась, мастеря какие-то талисманы-обереги из перьев и костей животных, иногда пряла, иногда выходила в лес, чтобы подкормить каких-нибудь зверей.
Раньше я не замечал за Бэйр особой любви к животным, но теперь мне стало даже обидно: она постоянно возилась с какими-нибудь лосями, оленями, белками, а меня не замечала. Особенно обидно было то, что она стала подкармливать сов, а одну пятнистую неясыть даже поселила у нас на чердаке! Совы были неприятные, вонючие, скучные, равнодушные, охотились на меня, когда я был крысой… а их она все равно любила больше, чем меня.
Конечно, Бэйр не пренебрегала мной, кормила, стирала мою одежду, иногда помогала мне расчесываться, но все равно не было прежнего участия, хотя я старался во всем ей угодить, порадовать, обратить на себя внимание. Я пытался порадовать ее, напек как-то медовых пряников и притащил из деревни кувшин козьего молока, даже сшил ей новую рубашку, слетал в город, купил ткани и ниток, вышел на вещице красивые узоры и оберегающие знаки, которые нашел в одной из ее тетрадей… Бэйр порадовалась, обняла меня, но больше ничего. Носила эту рубашку так же, как и остальные, даже полы в ней мыла. Пряники мне пришлось есть самому, иначе они бы засохли или бы ведьма скормила их все лосям.
Сложно было не обижаться на такое безразличие, но я держался. Кроме меня у Бэйр больше никого не было и, хотела она того или нет, я, несмотря ни на что, должен был остаться и заботиться о ней. Что я и делал по мере возможностей.
Так прошел где-то месяц. За это время сильно похолодало, поднимаясь птицей высоко в небо, я уже видел первый снег на северо-западе — в той стороне находилась Рашемия. Здесь же, на границе Равнин и Тангейя, снега не было, но все же приходилось одеваться теплее.
Я сшил себе теплую куртку с меховой подкладкой и штаны, сапоги пришлось покупать. Бэйр одевалась в то, что осталось ей от матери, хотя вещи были очень старые и изношенные. Дров, наколотых мной за месяц, нам хватало, дома было тепло и очень уютно, если не считать некоторых ингредиентов, запасенных ведьмой (кое-где она зачем-то повесила сушеных летучих мышей).
Я стал больше времени проводить внутри. Хотя я прочел все свои книги, а купить новых не было возможности, мне было, чем заняться. Я играл на флейте, развлекая себя и ведьму, иногда готовил что-нибудь очень вкусное, пользуясь немногими доступными мне ингредиентами. Иногда мы с ведьмой вместе играли в карты или в другие игры, которые она придумала (память к ней вернулась не до конца, потому она нашла новое применение гадальным камням своей матери).
Дни потекли беззаботнее, тише, я постепенно начал привыкать к поведению ведьмы и к новому дому. Я надеялся, что все успокоилось, и до лета мы проживем относительно беззаботно, но за несколько дней перед началом зимы ведьма стала странно вести себя.
Она не выходила на улицу, ничего не делала, только сидела на лавке и, не отрываясь, плела какие-то талисманы. Кажется, если бы не было меня, она даже не ела бы!
На мои вопросы она отвечала как-то размыто, ничего толком не говоря. Я понял только то, что она начала чувствовать на улице что-то страшное. Ее так пугали эти ощущения, что она даже не пошла к могилам в наш обычный день. Испугавшись за нее, я тоже решил не идти в этот раз и остался с ней.
Я измерил Бэйр температуру: выяснилось, что она была повышенная. Против ее воли я перетащил ведьму от сквозящего окна, у которого она сидела последние дни, на кровать, там укутал в плед и пошел делать укрепляющий здоровье отвар, дав девочке ее недоплетенные талисманы, чтобы она игралась и не капризничала, не вылезала из-под пледа.
Вечером, когда стемнело, на улице разыгралась страшная гроза с оглушающим громом, ливнем и молниями.
Бэйр, оставив талисманы, ушла с кровати и легла на печку вместе с пледом, пытаясь уснуть, я же устроился у окна, мне хотелось понаблюдать за буйством стихии. Тяжелые черные тучи почти полностью закрывали небо, но на время, всего на несколько минут, одно рваное облако обнажило неописуемый красоты идеально ровный диск луны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});