Было лето 1930 г., июль. Я отправился в путь, остановился в Европейской гостинице, позвонил к Павловым, меня пригласили в 5 час. к обеду. Еду на Васильевский остров, знакомый мне с юношеских академических лет. Вот дом Академии наук на углу 7й линии, на этой улице когдато давнымдавно я поселился с приятелем, приехав из Москвы в Питер искать счастья в Акаде мии художеств.
Вхожу по старинной лестнице николаевских времен, звоню, открывают. Меня встречает небольшого роста, полная, приветли вая, несколько старомодная старушка — это жена Ивана Петро вича, Серафима Васильевна, более 50 лет бывшая умным, пре данным спутником жизни, другом его. Не успел я осмотреться, сказать несколько слов, ответить на приветствие супруги Ивана Петровича, как совершенно неожиданно, с какойто стремитель ностью, прихрамывая на одну ногу и громко говоря, появился откудато слева, из-за угла, из-за рояля, сам «легендарный чело век». Всего, чего угодно, а такого «выхода» я не ожидал. Поздо ровались, и я вдруг почувствовал, что с этим необычайным человеком я век был знаком. Целый вихрь слов, жестов неслись, опережая друг друга. Более яркой особы я и представить себе не мог. Я был сразу им покорен, покорен навсегда.
Иван Петрович ни капельки не был похож на те «официаль ные» снимки, что я видел, и писание портрета тут же мысленно было решено. Иван Петрович был донельзя самобытен, непосред ствен. Этот старик был «сам по себе», и это «сам по себе» было настолько чарующе, что я позабыл о том, что я не портретист, во мне исчез страх перед неудачей, проснулся художник, заглу шивший все, осталась лишь неутолимая жажда написать этого дивного старика.
Скоро подали обед; он прошел в живой беседе, говорилось о художестве и художниках; среди них у нас было немало знако мых, говорили и о другом. Страстная динамика, какойто внут ренний напор, ясность мысли, убежденность делали беседу с Иваном Петровичем увлекательной, и я не только слушал его с огромным интересом, но и вглядывался в моего собеседника. Он, несмотря на свой 81й год, на седые волосы, бороду, выглядел цветущим, очень, очень моложавым; его речь, жест (ох уж этот мне «жест»), самый звук голоса, удивительная ясность и моло дость мыслей, часто не согласных с моими, но таких убедитель 528 М. В. НЕСТЕРОВ ных, — все это увлекало меня! Казалось, что я начинаю видеть «своего Павлова», совсем иного, чем он представлялся до нашей встречи.
После обеда Иван Петрович показывал мне собрание своих картин; ими увешана была вся большая гостиная, было их мно го в кабинете и в других комнатах — целый музей. Передвиж ники преобладали. Был Репин, его лучшей поры, в чудесных этюдах к «Приему старшин», были и более поздние картины, до самых последних лет жизни Ильи Ефимовича. Были Маковский, Шишкин, Дубовской и др. Собирались картины в разное время.
Осмотрев картины, стали перебирать фотографии Ивана Пет ровича, снятые дома и за границей, во время конгрессов в Пари же, Лондоне, Америке. Он был похож, иногда был уловлен его характерный жест, поза, но ни одна из них, ни в какой мере не подходила для меня.
Поздно вечером я ушел от Павловых, порешив, что мы, не откладывая, завтра же поедем в Колтуши. На другой день в на значенный час Иван Петрович заехал за мной, и мы укатили по давно знакомым улицам, через Неву, к Пороховым, дальше в Колтуши.
Осмотревшись, я начал обдумывать, как начать портрет; ус ловия для его написания были плохие. Кабинет Ивана Петрови ча, очень хорошо обставленный, был совершенно темный; рядом в доме была застекленная с трех сторон небольшая терраса, при шлось остановиться на ней.
Начал обдумывать композицию портрета, принимая во вни мание возраст, живость характера Ивана Петровича, все, что мог ло дать себя почувствовать с первых же сеансов.
Иван Петрович любил террасу, любил по утрам заниматься там. Прошло дня дватри, пока не утвердилось — писать порт рет на террасе, за чтением. Это было так обычно, естественно для Ивана Петровича, вместе с тем давало мне надежду на то, что моя модель будет сидеть более терпеливо и спокойно. В то же время я приглядывался к людям, к укладу жизни, старался акклима тизироваться... Жизнь шла своим, давно заведенным порядком: просыпались все около 7 час. Ровно в 7 я слышал, как Иван Петрович выходил из кабинета на лестницу, прихрамывая спус кался по деревянным ступеням и шел купаться. Купался он из года в год с первых дней приезда на отдых до последнего дня, когда надо было возвращаться в Ленинград, начинать там свои обычные занятия. Ни дождь, ни ветер не останавливали его; наскоро раздевшись в купальне, он входил в воду, окунался не сколько раз, быстро одевался и скороскоро возвращался домой, И. П. Павлов и мои портреты с него 529 где мы все ждали уже его в столовой, здоровались и принима лись за чай. За чаем поднимались разговоры, они обычно ожив лялись самим Иваном Петровичем, бывали импровизированные, блестящие лекции по любым предметам. Я наблюдал, старался понять, уяснить себе мою трудную, столь необычную модель. Светлый ум Ивана Петровича ничем не был затемнен: говорил ли он о биологии, вообще на научные темы или о литературе, о жизни — всегда говорил ярко, образно и убежденно. То, чего не понимал он, в том он просто, без ложного самолюбия признавал ся. Во всем он был законченным человеком; мнения свои выра жал горячо, отстаивал их с юношеским пылом. Шекспир, Пуш кин, Толстой были его любимцами. Слабее обстояло дело с музыкой, живописью, скульптурой.
Наши отношения день ото дня упрощались, портрет ладился, близился к концу. Ивану Петровичу он нравился, и решено было показать его близким. В Колтуши приехала супруга Ивана Пет ровича, Серафима Васильевна, и сын их, портрет ими был одоб рен, так же как и сотрудниками и приезжими иностранцами. И лишь я один не был доволен портретом: я мог тогда уже видеть иного Павлова, более сложного, в более ярких его проявлениях, и я видел, что необходимо написать другой портрет этого совер шенно замечательного человека, но кем и когда этот портрет будет написан, сказать было нельзя.
Прошло около трех недель моих гостин в Колтушах, надо было подумать и об отъезде. Был заказан ящик для портрета, для перевозки его в Москву, так как по условию портрет принадле жал мне. Время от времени мы с Иваном Петровичем ходили гулять; он както привел меня на место будущего Павловского городка, что был в ту весну заложен. Иван Петрович показывал, где что будет через годдва. Во время прогулок я не мог надивиться на моего спутника, на его бодрость, физическую и духовную.
В Ленинграде я остановился дня на два, на три у Павлова на Васильевском острове, где портрет смотрели те из сотрудников, кто не видел его в Колтушах, и судьба портрета была решена. Он был приобретен для Института экспериментальной медицины, однако я увез его с собой в Москву, где для него сделали раму, а я успел написать с него два повторения: одно из них приобрел у меня «Всекохудожник», другое я подарил Ивану Петровичу в день его 85летия.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});