Ветровский постоял несколько минут на лестничной площадке, зачем-то глядя на серую железную дверь, потом развернулся и вышел на улицу. В голове шумело, словно он выпил залпом полстакана водки. Первый раз за два года хотелось курить.
Мимо шел парнишка лет шестнадцати, от него несло табаком – Стас сделал шаг наперерез.
– Извини, приятель, у тебя сигареты не найдется? – как можно миролюбивее сказал он.
Тот сперва посмотрел на заговорившего, потом побледнел, отшатнулся.
– Э-э-э… Чего?
– У тебя не будет лишней сигареты? – повторил Ветровский. – И огня, если несложно.
Парнишка окинул широкоплечего, загорелого Стаса диким взглядом, полез в карман, трясущимися руками достал пачку, протянул.
– Бери, конечно… – и попытался продолжить путь, но молодой человек удержал его за плечо.
– Всего одну сигарету, – пояснил он, возвращая пачку. – Спасибо большое.
Проводил взглядом почти перешедшего на бег парня, огляделся в поисках кого-нибудь, у кого можно попросить прикурить.
Просьба одолжить зажигалку была воспринята гораздо спокойнее. Пожилой мужчина удивленно посмотрел на «деревенского», позволил прикурить и еще несколько секунд странно смотрел на Стаса, отошедшего к стене.
Что творится в этом городе? Что вообще происходит с этим миром???
Стас всегда считал, что мир катится в пропасть с каждым годом. Но, похоже, пока он сидел два года в деревне, мир успел в эту пропасть скатиться и сейчас летел на дно, с каждым мгновением набирая скорость. То, что он только что видел, – каких-то три года назад подобное было возможно разве что в трущобах, и то даже там женщин бить было не принято, особенно ни за что. Голые девушки на улице – и никто даже не посмотрел косо. Пытаешься вступиться за женщину – ее же дочь уговаривает этого не делать, мол, хуже будет.
– Какого черта? – тоскливо проговорил он, ни к кому не обращаясь.
С непривычки в горле запершило после первой же затяжки, голова закружилась сильнее, но Стас был этому рад – меньше всего ему сейчас хотелось сохранять ясность мыслей. Докурив сигарету до середины, он бросил ее ползущему мимо уборщику, на крышке которого была надпись: «Если у тебя есть маркер – ты можешь раскрасить все, кроме этого маркера».
«Если у меня есть вера, я могу верить во все, кроме этой веры», – перефразировал Стас. – «Если у меня есть любовь, я могу любить все, кроме этой любви».
Нигде больше не задерживаясь, он пошел на рынок, мрачно кивнул Андрею и встал за прилавок. Уходить из деревни обратно в город больше не хотелось.
Торговля шла бойко, горожане с большим удовольствием покупали вызревшие в открытом грунте без капли химических удобрений помидоры и огурцы, двадцатикилограммовыми мешками брали картошку, а домашний сыр, масло и творог вовсе разошлись в первые два часа. Стас скрупулезно запоминал, сколько человек подошли за молочными продуктами, когда те уже закончились, – в следующий раз надо будет взять больше масла, сыра и домашних копченых колбас.
К полудню воз почти опустел, а около часа Андрей, взглянув на последний мешок картошки, громко объявил цену на него, снизив прежнюю в полтора раза. Через минуту мешок забрали.
– Я за лошадьми, – сказал Андрей. – Сходи пока, закупись.
Стас кивнул, развернулся, молча побрел в сторону магазина тканей – все же полностью на самообеспечении деревня прожить не могла: часть строительных материалов, ткани, инструмент, некоторое количество топлива для электрогенератора на зиму (летом хватало солнечных батарей, привезенных в деревню еще Всеволодом Владимировичем) и некоторые другие вещи приходилось покупать. Впрочем, только для того и затевалась вся торговля – сами по себе деньги в деревне никому не были нужны.
В этот раз требовалось купить довольно много ткани – в деревне сейчас было двенадцать детей, и вся одежда на них словно горела, да и у взрослых износилась за последний год. В магазине всего нужного не нашлось, но молодому человеку предложили подождать полтора часа, и все доставят со склада. Стас пожал плечами – ему было без разницы. Продавец, конечно, принял это за согласие, взял предоплату и вернул через два часа – для надежности.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ветровский обошел все остальные магазины, с трудом дотащил купленное до телеги, оповестил Андрея о том, что за тканями надо будет зайти через полтора часа, и пошел искать подарок для Леси – денег осталось больше, чем он рассчитывал, и Всеволод Владимирович не обидится, если Стас потратит несколько евро на безделушку, которая порадует девушку.
В глаза бросилась яркая неоновая вывеска – старая, потрепанная, но крикливая: «Виртуал-центр». Стас подумал минутку – и зашел.
– Мне нужен доступ в инфосеть на полчаса, – сказал он администратору.
Полный парень в игровом костюме, от которого отходило десятка два проводков, удивленно оглядел клиента.
– Вы умеете пользоваться компом? – недоверчиво спросил он.
Стас хотел было съязвить, но сдержался.
– Да. На уровне продвинутого пользователя.
– Хорошо. Пятая машина, полчаса, неигровой доступ в инфосеть, – скомандовал он в микрофон, прицепленный к вороту костюма. – С вас один евро.
Ветровский молча расплатился и так же молча прошел к компу.
Оказывается, пальцы совсем отвыкли от клавиатуры – он то и дело не попадал по старенькому сенсору, смазывал, набирая совсем не то, что хотел, но умный браузер понимал запросы, невзирая на опечатки.
Да, мир успел перевернуться. Вниз головой и в пропасть.
Полная автоматизация городского метро в Петербурге и Москве, частичная автоматизация флаер-такси. Увольнения на крупных предприятиях, замена живых работников машинами. Последние годы использования автомобилей – закон, запрещающий их использование, вступит в силу первого января две тысячи семьдесят седьмого года, то есть – через полтора года. Государственный совет объявил о пересмотре финансирования муниципальных учреждений благотворительной направленности, таких как: бесплатные больницы, детские дома, бюджетные школы. По словам министра финансов, «благотворительные учреждения потребляют существенную часть бюджета, никоим образом не окупая затраченных денег». Также в совете обсуждается вопрос о введении принудительной эвтаназии для граждан РФ, достигших семидесятилетнего возраста и не имеющих возможности окупать свое существование. «Принудительная эвтаназия – это как соленый сахар», – отстраненно подумал Стас. И тут же, в тех же новостных сводках – популярная певица Алеско сожгла клуб, в котором ей не оказали должного внимания, погибли семь человек из обслуживающего персонала клуба, певицу приговорили к выплате штрафа владельцу клуба в размере ста тысяч евро и выплате компенсаций семьям погибших, размер компенсации на каждого погибшего составит одну тысячу шестьсот пятьдесят три евро. Автогонщик Клаус Ханцмер, многократный победитель Формулы-один, призер Европейской Олимпиады, чемпион мира в городских гонках посетит Петербург: город готовит торжественную встречу гонщику номер один, в программе праздника – мастер-класс спортивного вождения и специальная гонка, победитель которой получит настоящий гоночный флаер. На праздник планируется выделить около…
Стас не стал дочитывать – коснулся экрана, закрывая страницу с новостями. Да, этот мир спасет только принудительная эвтаназия. Произошло окончательное разделение населения на несколько слоев: те, кому можно все, те, кому можно многое, те, кому что-то все-таки можно, и те, кому нельзя ничего. И еще те, кого нужно уничтожить: изгои общества, преступники, беспризорники, старики, больные, ненужные дети…
– Господи, если Ты есть – пожалуйста, сделай что-нибудь, – прошептал Стас, невидяще глядя в экран. – Пожалуйста, хоть что-нибудь. Хуже уже не будет, но вдруг станет лучше?
Господь не отвечал, и Стасу пришлось открыть глаза. На экране всплыло рекламное окно очередного почтового сервиса, и Ветровский вспомнил, что именно на этом сервисе он когда-то давно, еще во времена наивного и нелепого студенческого Ордена создавал резервную почту, адрес которой знали только самые близкие друзья.