— Banque Privee Courtenay,— ответил Алексей.— Trust me, it really works [Частный банк Куртанэ (фр.). Поверьте, она действительно работает (англ.)].
— Incredibly! [Невероятно! (англ.)]
Однако почётный консул, похоже, не желал разделять простодушного восторга своего коллеги.
— Be calm, this still seems normal for those Swiss crooks. Dear Gennadiy, my advise to you is to withdraw this card for immediate investigation! [Успокойся, у швейцарских мошенников это всё ещё обычная практика. Дорогой Геннадий, я предлагаю забрать эту карту для немедленного расследования! (англ.)]
Видимо, последний аргумент заинтересовал Фуртумова, и задумавшись на мгновенье, министр-генерал картинно опустил подбородок в знак согласия.
Алексей молча протянул и отдал ему свою карту, после чего сразу же подошёл к Олесе, взяв за руку.
— Пойдём отсюда скорей, я тебе сейчас всё объясню…
Однако выход на улицу им преградила высокая, в человеческий рост, панель турникета, исполненная из бронебойного стекла.
— Откройте!— крикнул Алексей охране.
— Не положено,— донеслось из-за турникета.— У гражданки пропуск не отмечен.
— Какой ещё пропуск? Её же сам начальник отпустил!
Алексей обернулся, чтобы обратиться к Фуртумову,— однако на лестнице уже никого не было, все поднялись наверх. Из-за колонны лишь промелькнуло любознательное молодое лицо - наверное, какого-то помощника,- и тотчас же испарилось.
— Меня не колышет, что начальник отпустил,— повторил охранник, равнодушно зевая.— Не положено без отметки, и всё.
И высокомерно задрав подбородок, отвернулся.
Положение становилось критическим.
— Слушай, ты,— крикнул дурному стражу Алексей.— У меня нет времени ждать. Давай я тебе заплачу - сколько ты хочешь?
— Эй, толстый, ты часом не знаешь, сколько я хочу?— поинтересовался наглец у второго караульного, выглядевшего чуточку более уравновешенным и спокойным.
— Проси штуку,— меланхолично ответил тот.
Наглый развернулся к Алексею и огласил вердикт:
— Две штуки баксов на двоих.
— Согласен, отпирай…
Как только панель турникета отошла в сторону, Алексей протолкнул вперёд Олесю и протиснулся следом сам.
— Баксы в машине, пошли, я всё отдам,— сказал Алексей охраннику.
— Приноси баксы - получишь девку,— прозвучало в ответ, и усеянный яркими нашивками рукав наглого вертухая бесцеремонно и жёстко придавил Олесино плечо.
— Я же сказал - вместе идём!— заорал Алексей, и с минимального размаха, но зато изо всех оставшихся сил засветил наглому кулаком точно промеж глаз.
Наглый крякнул, зашатался и стал закрывать лицо обеими руками.
В тот же миг Алексей выхватил скрипачку из объятий негодяя и вырвался с ней на улицу, напоследок сильно ударившись плечом о массивный дубовый притвор.
Отбежав метров десять от подъезда, Алексей обернулся и увидел, что за ним вдогонку устремляется второй охранник, на ходу расстёгивая кобуру. Тот, кого назвали “толстым” и кого он посчитал было спокойным, оказался на редкость прытким и агрессивным.
— Беги, Олеся, беги отсюда куда-нибудь!— громко прошептал он девушке, после чего убедившись, что она не столь резво, как хотелось бы, но всё-таки начала удаляться прочь от всего этого кошмара, развернулся, чтобы задержать приближающегося гада.
“Петрович, Лизавета, ну когда же вы? Когда же вы завершите ваш концерт?” — застучало в голове стальным метрономом.
Алексея выручило, что громила с пистолётом оступился. Споткнувшись из-за какой-то неровности, он начал терять равновесие, и чтобы не загреметь на асфальт, несколько секунд был вынужден замереть на полусогнутых ногах.
Алексей воспользовался этой заминкой и бросился к машине, где в багажнике, как было сказано, находился автомат, способный уравнять их шансы… “Ну когда же, когда же?… Когда всё закончится? Эх, когда? Кончится мерзкая стужа!.. Даль голубая ясна!.. Сердце согрето… Верится в лето… Солнцем ласкает весна… Лиза, Лизавета Валерьянна, ну играй же, из последних сил играй! Если не сгнила, конечно, от времени в прах вся эта ваша древняя катушка заодно со своим конденсатором…”
Он на миг зажмурил глаза - и немедленно перед внутренним взором возник сырой подвал, где возле скользкой от плесени стены оживал допотопный конденсатор, накапливая на своих позеленевших контактах призрачное синее марево, способное инженерным гением Петровича и его, Алексея, простодушной верой в чудо справедливости разродиться долгожданной искрой.
Однако огромная водяная капля, со страшной скоростью наливающаяся где-то наверху, грозилась эту искру опередить и, сорвавшись вниз, навсегда унести в древний московский песок заветный сгусток энергии, с таким трудом и страстью собранной для отмщения. Неужели всё так и произойдёт?
До изгиба тротуара, за которым была спрятана машина, оставалось ещё метров пятьдесят по прямой, и охранник, решив этим воспользоваться, едва встав на ноги, начал целиться в Алексея. В ответ Алексей резко принял в сторону, пригнулся, потом вновь сменил направление, намереваясь соскочить с прицела,- как вдруг почувствовал, как сперва на спину и голову, а спустя мгновение - уже на всё его существо обрушивается, обжимает и валит с ног неодолимая и глухая волна.
Задрожала под ногами земля, тревожно зашумели тёмные кроны деревьев, поверх которых раздались истошные крики и плеск крыльев перепуганных ворон.
И следом за этим - неимоверный и страшный грохот, пришедший одновременно с ударом воздушной волны, но отражённый сознанием лишь спустя несколько мгновений, наконец-то увенчал муки, отчаянье и страсть всех этих последних бесконечно долгих минут грандиозным и сокрушительным буйством огня в клубящихся потоках пыли, под перестук падающих с неба камней.
“Свершилось!” — эта мысль обожгла и наполнила Алексея чувством утверждённой справедливости.
Он немедленно обернулся, чтобы засвидетельствовать результаты страшного, надо полагать, взрыва.
Действительно, на том месте, где ещё несколько мгновений назад стоял финансовый особняк, ярко горел свет, звучали тщеславные речи и лилось шампанское, теперь зияла огромная чёрная дыра, из которой к холодному звёздному небу медленно восходил серо-грязный столп. Где-то внутри этой адской воронки алчные языки пламени пожирали сухие, словно порох, деревянные стропила. И ещё по всей округе пронзительно выли, озаряя стены домов, деревья и небо тревожными оранжевыми всполохами, вторящими огню, сотни растревоженных автомобильных сигнализаций.
На какой-то миг Алексея посетило чувство жалости к людям, сгинувшим под развалинами особняка. Однако он сразу же решительно изгнал его из своего сердца, не став утешаться рассуждениями, что “они поступили бы так же”. Следующая же мысль, простая и ясная, всё расставляла по местам: взрывчаткой, предназначенной для врагов, уничтожены враги. И если случится когда-либо время их оплакивать, то только не здесь и не сейчас. Non, je ne regrette rien [ Нет, я ни о чём не жалею (фр.)], и точка!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});