прериям на северо-восток.
Хотя Адамсону и была неприятна почти оскорбительная неразговорчивость индейского проводника с библейским именем[6], он не мог не радоваться тому, что тот превосходно владеет всеми навыками, необходимыми для жизни на природе. Адамсон, правда, и сам был неплохим наездником и хорошо стрелял, но с плугом управлялся лучше. Он то и дело поражался острому зрению и тонкому слуху Тобиаса. Несмотря на свою недоступность, Тобиас оказался лучшим проводником, какого только можно было себе представить. Через несколько дней, когда индеец увидел, что молодой сын фермера не набивается к нему в друзья, скорлупа неприступности спала с него, и между ними установились ровные деловые отношения, которые вполне устраивали Адамсона. В конце концов, Тобиас тоже был всего лишь оторвавшимся от своих корней бродягой, как и он сам.
Через несколько дней, получив слишком поспешное и легкомысленное заверение начальства, что Смит вскоре получит необходимый материал и подкрепление, Адамсон и Тобиас пустились в обратный путь в факторию на Найобрэре. Дакота их в дороге не беспокоили.
На одном из ночных привалов Адамсон подробно рассказал своему спутнику историю убийства Маттотаупы. Тобиас мрачно выслушал его.
– Напрасно Рыжий Джим пытается спастись бегством, – сказал он. – Однажды месть настигнет его.
– Я тоже был там в это время.
Индеец не ответил. Но его взгляд был достаточно красноречив.
Сын Большой Медведицы
Рогатый Камень своими ушами слышал, бремя какой вины лежало на совести его отца, и своими глазами видел, как он возложил на себя еще одну, новую вину, показав белым людям золото в своем кошельке.
Харка Твердый Камень, Ночное Око, Убивший Волка, воин по имени Рогатый Камень был сыном предателя. Он последовал за предателем, защищал его, он проливал кровь. Десять лет прожил он в изгнании, не признав несправедливый, по его мнению, приговор старейшин. Осознав это, он вдруг в один миг лишился способности мыслить и двигаться. Он не выстрелил в убийцу. В тот момент, когда это было возможно, он ничего не сделал. Не шевельнул даже пальцем.
Немного придя в себя, Рогатый Камень отвернулся. Он слышал, как Адам Адамсон, сын старого Адама, закрыл тяжелую дверь. Машинально, как во сне, он пошел в загон для лошадей. На боку у пегого мустанга Маттотаупы висел его костяной лук. Остальное оружие тот взял с собой, и теперь оно находилось в блокгаузе.
Рогатый Камень вывел своего жеребца и мустанга отца из загона, надел меховую куртку, вскочил на буланого, взял в руку повод пегого и поскакал в ночную прерию, на запад. Собака побежала следом. Сивая кобыла последовала за ними на некотором расстоянии. Особой осторожности, чтобы уберечься от выстрела в спину, от Рогатого Камня сейчас не требовалось. Насколько он знал белых людей, они, боясь прослывшего отъявленным головорезом Харри и его мести, вряд ли рискнут сейчас высунуться из дома.
Дозорные дакота, среди которых был и Сын Антилопы, прятались неподалеку от того места, где он много лет назад, еще мальчиком, зимой построил себе хижину из снега, в то время как Маттотаупа и Рыжий Джим жили в блокгаузе у Беззубого Бена и Мэри. В эту хижину к нему тайно приходил Четан, которого теперь звали Четансапа, чтобы уговорить его вернуться в вигвамы Сыновей Большой Медведицы. Теперь Рогатый Камень вернулся бы к своим братьям, но путь назад казался ему непреодолимой пропастью. Ведь он был сыном предателя.
Верхом он быстро преодолел расстояние, отделявшее его от дозорного пункта, гораздо быстрее, чем когда-то пешком по снегу. Почувствовав, что за ним уже наблюдают, он спешился и стреножил пегого мустанга. Буланого он отпустил на свободу, сняв с него попону и положив ее на спину пегому. Он даже освободил его от уздечки, так что теперь жеребец мог скакать по прерии как вольный мустанг. Рогатый Камень хотел пожертвовать только своей собственной жизнью; буланый не должен был разделить его участь. Проделав все это, он снял с себя куртку, взял все оружие и подошел ближе к перелеску, где затаились дозорные. При этом он всячески старался показать, что не прячется.
Пройдя по залитому лунным светом лугу, он остановился метрах в двадцати пяти от перелеска, положил все оружие, в том числе и нож, на землю и отошел на тридцать шагов назад.
В перелеске все было по-прежнему тихо.
Рогатый Камень поднял руки и крикнул:
– Я – Харка Ночное Око, Твердый Камень, Убивший Волка, Охотник на Медведей, Поражающий Стрелами Бизонов, воин по имени Рогатый Камень! Рыжий Джим, Красный Лис, этой ночью убил моего отца Маттотаупу. Рыжий Джим сейчас в блокгаузе. Я, сын Маттотаупы, готов предстать перед судом старейшин. Пусть совет старейшин решит мою участь. Хау, я все сказал.
Он стоял прямо, освещенный светом луны. На шее у него висело ожерелье из медвежьих когтей, под которым виднелись шрамы, оставшиеся после жертвы Солнцу.
Вместо ответа из перелеска вылетели две стрелы и вонзились Рогатому Камню в плечи справа и слева. Он не произнес ни звука и не шелохнулся. Стрелы были боевые, с зазубринами. Они торчали между плечевым суставом и мышцами, так что обе руки его были выведены из строя. Из ран сочилась кровь.
Рогатый Камень молча ждал, выстрелят ли невидимые стрелки еще раз.
Стрелять они больше не стали. Они выскочили из кустов, и Рогатый Камень сразу узнал их обоих. Один из них был Сын Антилопы, другой – Шонка.
Они бросились к нему, вырвали стрелы из плеч, оставив тяжелые, кровавые раны, повалили его на землю, связали по рукам и ногам, пиная его пятками. Сын Антилопы обмотал его еще и веревкой от лассо. Шонка вырвал пучок травы и вместе с землей забил пленнику в рот.
– Вот теперь посмейся надо мной, хвастун! – крикнул он злорадно. – Посмейся, если можешь! Посмейся! Посмейся!
Он словно помешался от злобы, копившейся в нем с самого детства, когда он постоянно оказывался побежденным и посрамленным, и наконец прорвавшейся наружу.
– Посмейся надо мной, грязный койот, сын предателя! Посмейся надо мной! – твердил он, не в силах обуздать свою ненависть.
Оказавшись во власти Шонки, Рогатый Камень похоронил в себе надежду на жизнь. Сын Антилопы тщетно пытался успокоить своего товарища.
– Не вздумай убить его! Он должен стоять у столба пыток! – крикнул он ему, но тот, ослепленный злобой, не слышал.
И вдруг Шонка, сидевший верхом на пленнике, вскрикнул. Кто-то сзади впился ему в шею острыми зубами. Сын Антилопы увидел это