Окончив продажу добычи, давшую довольно значительную сумму, баас собрал вокруг себя всю свою колонию и сказал:
— Дорогие друзья мои! Мы вместе с вашими слугами подвергались опасностям, вместе с ними переносили всевозможные лишения и боролись с различного рода препятствиями. Теперь настала пора расстаться с ними. Я хочу на прощание поблагодарить их за добрую службу и за доверие, которое они оказывали нам во всех случаях. Я не слыхал от них ни ропота, ни упреков, а видел только их усердие и добросовестное исполнение их обязанностей. Вполне ценю это и решил вознаградить их по заслугам.
С этими словами он подозвал к себе темнокожих, почти ничего не понявших из его речи, и раздал им каждому по горсти блестящих золотых монет. Нужно было видеть, какой радостью засияли лица темнокожих, от роду не имевших у себя в руках такой суммы. С глубокой благодарностью они приняли эту действительно щедрую плату из рук любимого начальника.
Прощание белых со своими темнокожими спутниками было самое трогательное.
— Теперь позвольте мне замолвить словечко за наших молодых охотников, — продолжал Ян ван Дорн. — Они доказали, несмотря на свою молодость, что на них можно положиться. Оконченное нами странствование и борьба со всевозможными препятствиями и страшными опасностями вполне, мне кажется, убедили нас, что они достойны славного имени буров. Из общей нашей добычи на их долю причитается такая сумма, которая навсегда обеспечивает им полную независимость, если они будут работать так, как работали мы, старики… Я уверен, что они и в этом отношении пойдут по нашим стопам и научат тому же и своих детей. Я убежден в этом, потому что не заметил в них ни малейшей черты, которая давала бы повод бояться за будущее… Вам известно, что для того, чтобы быть полноправным гражданином, по нашим понятиям, необходимо обзавестись семьей. Во время пути сюда я заметил, что наши дети уже выбрали себе спутников жизни. Пусть будет так. Только при свободном выборе и может быть истинное счастье. Я разрешаю Питу жениться на Катринке, Андрэ взять себе в жены Мейстью, а Людвигу назначаю руку моей старшей дочери Рихии, если, конечно, родители молодых людей не будут иметь ничего против этого.
В порыве благодарности и искренней, неподдельной радости молодые люди бросились на шею доброго и проницательного бааса, одним разом сумевшего осчастливить всех.
Один Лауренс де Моор стоял, грустно опустив голову.
Но вот баас заговорил снова:
— Если моя младшая дочь Анни не слишком неприятна Лауренсу и его отец, мой уважаемый друг Карл де Моор, не будет иметь ничего против, то я желал бы видеть и их мужем и женою. У нас, значит, будет сразу четыре свадьбы. Вот попируем-то! — с улыбкою добавил он, потирая руки.
Лауренс поднял голову и со слезами бросился в объятия отца.
Карл де Моор влажными глазами несколько секунд глядел на Яна ван Дорна.
— Баас, — проговорил, наконец, он дрожащим от глубокого волнения голосом, — вы — самый лучший и благороднейший человек в мире! Я, конечно… но…
— Э, полноте!.. — перебил ван Дорн. — Я, право, нисколько не лучше других честных людей… Успокойтесь. Не нужно так волноваться. Значит, вы согласны?.. Лауренс, обними меня!
И благородный человек крепко прижал к сердцу сына своего бывшего врага.
— О, ван Дорн, ван Дорн! — воскликнул Карл де Моор. — Позвольте мне хоть теперь рассказать…
— Нет, не позволю, дорогой друг! — шутливо-строгим тоном перебил ван Дорн.
— Да здравствует наш славный и благородный баас!
Далеко-далеко разнесся по окрестностям Порт-Наталя этот единодушный и искренний крик переселенцев.
ОТВАЖНАЯ ОХОТНИЦА
роман
Перевод с английского Н. Маркович
Глава I
УЧАСТОК СКВАТТЕРА
Белоголовый орел, паря над одним из дремучих лесов штата Теннесси, смотрит вниз, на участок скваттера[8]. Этот клочок земли, затерявшийся в необъятном зеленом море, отлично виден зоркому глазу птицы, так как резко выделяется из окружающей его растительности окраской своих деревьев. Они еще стоят, но давно мертвы: кольца содранной коры у самых корней преградили дорогу поднимающимся сокам, остальная кора осыпалась под клювами дятлов, листва давно уже облетела, и остались лишь стволы да голые сучья. Словно руки скелетов, простираются они к небу, безмолвно взывая о мщении тому, кто так безжалостно их погубил.
Сухостой на участке скваттера не вырублен, уничтожен лишь подлесок. Молодая поросль срезана или вырвана, спутанный клубок растений-паразитов сорван с ветвей, заросли тростника выжжены, и кустарник, сваленный в кучи, исчез в пламени костров. Только несколько небольших пней указывают на то, что кое-какая работа была здесь сделана и топором.
Весь участок едва ли достигает двух акров, и примитивная ограда вокруг него свидетельствует, что его хозяин вполне удовлетворен размерами своих «полей». Нет ни свежих следов топора, ни новых колец на стволах — ничего, что указывало бы на желание скваттера расширить свои владения. Он охотник и не хочет тратить ни времени, ни труда на расчистку леса. Если стук топора дровосека приятен, как музыка, для слуха одинокого путника, то на скваттера он производит впечатление похоронного звона. По счастью, ему не часто приходится слышать этот звук, так как его жилище далеко от тех мест, где он раздается. Сосед — такой же скваттер — живет за милю от него, а ближайший поселок находится еще в шесть раз дальше от его хижины.
Участок имеет форму неправильного полукруга. Узкая глубокая река ограничивает его, как хорда, и пробивается дальше, в девственный лес. В изгибе дуги, в наиболее удаленном от ручья месте, стоит хижина — бревенчатая постройка с дощатой крышей. С одной стороны к ней примыкает кое-как сколоченная из досок конюшня, а с другой — маленький сарай из жердей для хранения кукурузы.
Такая