На это Бузеран ответил, что готовит о нем материал для «Пуэна» и раз уж Павлович дал разрешение поместить свою фотографию в прессе, ему не стоит удивляться, что его обнаружили. Кстати, добавил Бузеран, он приехал как раз с фотографом. В этот момент Ролан Аллар вышел из своего укрытия и, на свое счастье, не произвел на Павловича отрицательного впечатления, хотя тот категорически отказался фотографироваться и давать интервью. Бузеран отказывался верить, что был так близок к цели, но ничего не вышло и ему придется ни с чем вернуться в Париж и признаться главному редактору журнала, что не справился с поручением. Но страсти, похоже, улеглись: Анни пригласила посетителей войти и пообедать вместе с ними. Пока она готовила обед, Бузеран и Павлович пошли позвонить Клоду Имберу, коммерческому директору «Пуэна»: в те годы единственный телефонный аппарат в Каньяк-дю-Кос — древний, еще с ручкой — находился в придорожном кафе на трассе, всю обстановку которого составляли несколько стульев и старая стойка.
На другом конце провода Бузерану сообщили, что Клод Имбер обедает в ресторане с управляющим банком «Париба». Пришлось звонить в ресторан. Директор «Пуэна» побеседовал с Эмилем Ажаром: Бузеран его разоблачил, у него нет выбора. Статья в любом случае появится. Ажар немедленно должен ехать в Париж.
Напряжение несколько спало, когда Анни подала на стол; вместе с ними обедал и ее отец г-н Барро, который тогда заведовал Кассой по выплате семейных пособий департамента Ло. В шесть часов вечера Павлович, Бузеран и Аллар сели на поезд до Парижа. Интервью началось уже в вагоне-ресторане. На Аустерлицком вокзале путешественники взяли такси, и на углу бульвара Распай и улицы Вавилон Павлович наконец вырвался из лап своих преследователей, пообещав позвонить им на следующий день. Он направился к Ромену Гари, который открыл дверь в халате и был более чем удивлен увидеть в столь поздний час Павловича. Он пригласил Поля войти, и в гостиной тот поведал ему всю историю. Назавтра в полдень он должен был встретиться с Жаком Бузераном, чтобы ознакомиться с текстом эксклюзивного интервью, которое дал журналу «Пуэн». Гари сразу сник и посетовал на то, что Павлович в копенгагенском интервью упомянул Вильно, где он сам родился. Поль отправился спать в приготовленную для него комнату. Уже далеко за полночь Гари постучал к нему в дверь и дал последнее указание, нервно попыхивая сигарой: после беседы с Бузераном Павлович должен дать ему полный отчет о развитии событий.
Он был уже не в состоянии контролировать ситуацию. Его творение взбунтовалось и перестало выполнять указания создателя. Ромен Гари не мог легким движением руки отправить фиктивного автора в небытие, откуда, по своему искреннему убеждению, он его вытащил.
Поль встретился с Жаком Бузераном, на лице которого как всегда было написано «выражение вываренного лука»{740}, и с Жаком Дюкеном в ресторане «Лебединая песня» в 5-м округе Парижа. Они пришли к соглашению напечатать пространное интервью с Эмилем Ажаром (в двух частях) с фотографией, но не настолько четкой, чтобы его можно было по ней узнать; информация о месте жительства писателя останется в тайне. Фотосессия прошла на набережной Сены, у собора Парижской Богоматери. Поль снимался в шерстяной шапке-шлеме, так что были видны только глаза.
После этого Бузеран пригласил Павловича к себе домой, где предложил ему подготовить небольшое заявление, которое будет помещено в журнале в виде врезки. Получилось зашифрованное признание, но у читателей не было к нему ключа.
Моя плоть и кровь.
Я мало в чем уверен. Я пишу для того, чтобы мои произведения читали. Мои книги одиноки. Я никак не могу выставить свою плоть и кровь на всеобщее обозрение. Если бы такое случилось, я упал бы на месте бездыханным. Не могу. Никогда и ни за что на свете.
В этой газете мне предложили рассказать о «причинах», которые мной двигали. Но у меня их нет. Я не могу говорить, а если этого нельзя будет избежать, я просто перестану печататься.
Я пишу. А остальное время провожу со своими близкими. Если кто-то осмелится ко мне вломиться, у меня не останется ничего.
Мне нет места в этом Париже. Нет, потому что я совершенно к нему не приспособлен. Я не знаю, что делать. Это технический вопрос. Исключительно технический.
Попробуйте вытащить рыбу из лужи, в которой она живет. Этого я и пытаюсь избежать всеми силами. Удушья, наступившего в результате избытка ложного внимания.
Между мной и моими читателями стоят только мои книги. Если кто-то захочет занять это место и начнет легкомысленно тыкать в меня пальцем, я не переживу.
Речь идет о моей жизни. О деле, единственным поборником которого являюсь я. Я знаю, чем отличаются один от другого мои дни и мои романы. С одной стороны, это как городской парк — входи, кто хочешь. С другой стороны, это мое личное дело, что там сажать. Что посажу, то и вырастет. Я вообще перестал об этом думать. Нечего это обсуждать.
В тот же вечер Павлович и Бузеран встретились в ресторане «Сражение на Альме» на улице Георга V неподалеку от офиса журнала «Пуэн». Бузеран передал Павловичу копию текста интервью. Около 11 часов они распрощались, Павлович вызвал такси и отправился к Ромену Гари. Тот прочитал интервью и удивился, что Жак Бузеран, как и Ги Дюмюр, упоминает его имя в списке возможных авторов «Жизни» наряду с Арагоном и Кено.
Кроме того, на протяжении нескольких дней ходили слухи, будто бы некая шведская журналистка получила информацию, что за псевдонимом Эмиль Ажар скрывается Ромен Гари. Клод Галлимар был заинтригован и поинтересовался у своего двоюродного брата Робера, так ли это. Робер, помявшись, ответил, что Гари, насколько ему известно, не Ажар, но потом всё же решил устроить у себя дома встречу Клода и Ромена. Гари торжественно поклялся, что никогда не писал под псевдонимом Эмиль Ажар, а сходство их произведений объяснил влиянием, которое якобы оказали на Поля Павловича его книги.
Павлович вернулся в Каньяк-дю-Кос. Первая часть статьи в «Пуэне» вышла 10 ноября. В Гонкуровской академии не скрывали, что отдают предпочтение Эмилю Ажару. 17 ноября, когда в «Пуэне» была напечатана вторая часть статьи, по итогам восьмого тура голосования Гонкуровская премия была присуждена роману «Вся жизнь впереди». За него проголосовали шесть членов жюри, тогда как «Полисмен» Дидье Декуэна получил три голоса, а «Печальная вилла» Патрика Модиано — только один.
На площади Гайон и в ресторане «У Друана», где заседало жюри, были приняты серьезные меры безопасности, так как бывший главный редактор крайне левого журнала «Международный идиот» Жан-Эдерн Алье устроил скандал, дабы, как он выразился, вычистить республику словесности: он вопил в лицо полицейским: «Свободу Джеку Тьелуа!» и «Гонкуровскую премию — Пьеру Гольдману!». У одного из членов жюри, Франсуазы Малле-Жорис, нашли бутылку с зажигательной смесью. Эрве Базен как глава Гонкуровской академии и Арман Лару подали заявление в полицию по поводу «оскорблений, угроз и попыток разрушить помещение». Джек Тьелуа содержался в тюрьме Санте, но Алье требовал открытого рассмотрения дела. Утром того же дня в издательстве «Грассе» взорвался «коктейль Молотова».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});