– Пусть пикетируют, лишь бы бомбы не взрывали, – отозвался Фадеев. – А в городе, стало быть, спокойно? Революционная активность понимания не встречает?
– У шахтеров всегда проблемы, – вздохнул Тычков. – Работа тяжелая. Адский труд, что там говорить. На уголь спрос упал. Но только Бешеные Курицы им совсем безразличны. Даже злят. А с экономическими требованиями к владельцам шахт профсоюзы обращаются. Сами понимаете, с профсоюзами у власти дружба. Стало быть, ленинцы в пролете. Сложно всё…
Фадеев не стал спорить. Конечно, сложно. Доклады в Москву регулярно приходят.
– Стасов что, отчеты для Москвы пишет?
– Так точно. Просил извиниться, что встречать не поехал, – доложил Тычков. – Спит в кабинете. Я и то дома уже три дня не был.
– Понимаю… Я бы и сам добрался, но ключ на такси не повезешь. Опасно. Поэтому и попросил машину. О визитах Стасов договорился?
– Так точно. Всё подготовлено.
– Помимо ключа, мне ведь нужно официальное согласие от местных властей получить.
– Городской голова занимается. Демократия, понимаешь… Государь-император им не указ, что ли?
– Император еще решение не завизировал. Сегодня вечером должен.
– А завтра рванут?
– По плану так. Вы с чем-то не согласны, Арсений?
Тычков замялся.
– Кому оно понравится, когда бомбы под ногами взрывают, ваше благородие? Да еще атомные. Нам здесь жить, господин майор. Как оно будет-то?
– Лучше будет. Причем всем. А уж хуже точно не станет.
– Всем лучше, а нам страдать?
Фадеев не мог ответить на прямой вопрос подпоручика. Он был уверен, что технологии, предложенные академиками, безопасны. Но все-таки… Шахтные воды. Трещины в земле. Подземные толчки. И извечный вопрос обывателей: почему мы? Почему у нас? Хоть и для всеобщего блага? Пусть соседи постараются. А мы чем хуже других?
УАЗ въехал в населенный пункт. Примерно таким и представлял себе Фадеев шахтерский поселок. Двухэтажные домики с серыми, припорошенными угольной пылью стенами по одну сторону улицы, одноэтажные дома с мрачными некрашеными заборами по другую… Летом здесь, наверное, веселее – кустов и деревьев много, да и клумбы разбиты почти перед каждым домом. Но сейчас, пока листья не распустились, остановить взгляд было совершенно не на чем. Людей на улицах тоже было совсем немного.
– Самый старый поселок, шахта «Ростовская», – пояснил Тычков. – У нас город на поселки разбит. Между ними – поля. Сейчас мимо Чуевки проедем – там наш городской голова, кстати, живет. Потом автовокзал, а после него хутор Марс и поселок шахты «Гуковская».
– Там расположена городская управа? – уточнил Фадеев.
– Там. И жандармерия, и полиция. Вся власть. Только здание угольного концерна в поселке шахты «Антрацит». Тоже своего рода средоточие власти.
Концерн Фадеева интересовал мало. Согласование работ с его владельцами давно получено. Профилактические мероприятия проведены. Шахту «Алмазная» владелец продал военному министерству со всеми потрохами, а о готовности к рукотворному землетрясению руководство других, еще работающих шахт, отчиталось неделю назад.
– Тишь да гладь, – в который раз повторил профессор Воронцов.
Выпили уже по три чашки кофе. Игнатьев перебирал выкладки и диаграммы, Воронцов поглядывал на формулы скептически. Старый философ полагал, что математикой человеческую жизнь не измеришь. Хотя и без математики никуда.
– Что тебя смущает? – Игнатьев раздраженно бросил бумаги на темный дубовый стол. – Зла станет меньше! Или всё же нет?
– Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, – проговорил Воронцов.
– «Фауста» я читал. В молодости. Ты хочешь сказать, что, если никто не будет мутить воду, жизнь остановится?
Воронцов усмехнулся:
– В нашем возрасте желание не мутить воду естественно. Революции совершаются молодыми. Причем не только социальные революции. А живем ли мы в лучшем из миров? Нужно ли нам развитие? Только ли вред приносят вихри?
Игнатьев взял пухлую кожаную папку с золотым тиснением «Его Императорскому Величеству». Потряс ею почти перед самым носом Воронцова.
– Нам доложить надо! – Профессор физики сделал ударение на слове «доложить». – А я докладывать не умею! Формул государь император не понимает.
– Я тоже не понимаю, – усмехнулся Воронцов.
– Ты картину понимаешь, – возразил Игнатьев.
– Как человек, сидящий в пещере и наблюдающий за тенями, – ответил Воронцов. – Колебания мод одиннадцатимерной вселенной, отражающиеся на нашей, четырехмерной, анизотропной… Кстати, намедни любопытную книжицу прочел… «Тысяча девятьсот сорок пятый». О том, как ленинцы, победившие в революцию, воевали с немцами. И победили их, и подняли империю на небывалую высоту после страшных поражений… Как физика говорит – есть такой мир? Существует в массе суперпозиций и вероятностей?
– Есть, – ответил Игнатьев. – И где-то близко. Чай, ленинцы. Не кровожадные ацтеки и не дикие питекантропы.
– Не тот ли это мир, откуда к нам завихрения приходят?
Игнатьев пожал плечами.
– Завихрения порождаются в мирах низших порядков и передаются через суперструны. Но что мы можем сказать о мире, который является источником возмущений? Ничего. Может быть, там на площадях служат черные мессы и устраивают человеческие жертвоприношения. Может быть, расстреливают людей в подвалах или сжигают в печах крематориев. В любом случае, книга – всего лишь художественный вымысел автора. Может, совсем не такие люди, как здесь, живут в том мире. И города другие, и страны…
Воронцов подошел к окну, воззрился на холодную улицу. Вьетнамец-старьевщик катил куда-то тележку с пустыми бутылками и железными прутьями. Торговка пирожками расхваливала свой товар на углу – центр города, туристов полно… Городовой болтал с кем-то по мобильному телефону вместо того, чтобы проверить у вьетнамца вид на жительство и лицензии – того гляди, басурманин к стенам древнего Кремля подберется и начнет металлолом собирать.
– Насчет людей – вряд ли, – подумав, ответил Воронцов. – Люди там те же. Я уверен, что, помимо глобальных взаимодействий на уровне суперструн, крепко связывают миры именно люди. Они – как свечи в пустой темноте мироздания. Маяки. Люди сами творят мир вокруг себя. Переплетения вашего одиннадцатимерного сверхконтинуума придают их мыслям, чаяниям и стремлениям материальность. И люди в нашей вселенной могут чувствовать людей из соседней, а они ощущают наши тревоги и надежды. Особенно тесная связь со своими отражениями, своими репликами в других мирах.
Игнатьев хмыкнул.
– И чем же мы с тобой занимаемся там, в мире революционных вихрей?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});