Вероятно, ботаник это понимал – сделав жест благодарности, он поднял палустар и протянул его Ивару.
– Возьми. Не стоило отдавать его Пилоту – он хоть опытен, но немолод, и реакция уже не та. У тебя, по крайней мере, был бы шанс.
– Если он умрет, – Тревельян взглянул на бескровное лицо Пилота, – клянусь, что Курс погибнет от моей руки. Разыщу и убью!
– Цена утреннего дома высока, – сказал Вечерний, согнув колени.
– Высока, – эхом откликнулся Шиар.
Примчались две гравиплатформы. Погрузив раненых, трое уцелевших пошли за ними к ближайшему лифту, поднялись наверх и бегом направились в медотсек. Было без четверти четыре, когда Второй Пилот очутился в саркофаге киберхирурга, и тонкие щупальца замелькали над ним, срезая одежду. Второй хирургический комплекс занялся Гиббехом, погрузив его для начала в сон. Тревельян и Вечерний молча сели на подушки в центре операционной, и расстояние между ними было много меньше положенного коно. Шиар отправился к раздаточному автомату, принес какую-то еду, токары с соком и встал за спиной Тревельяна.
«Сидим теперь как люди, как два настоящих брата-гуманоида, так сидим, что рукой дотянешься, – думал Ивар. – Сколько бед нужно вместе пережить, чтобы дистанция меж нами сократилась? Сколько городов разрушить друг у друга, сколько взорвать кораблей, сколько планет испепелить и сколько уничтожить поселенцев?.. Ну, что было, то было и быльем поросло. Сейчас у нас мир. Худой мир, но все лучше доброй ссоры».
Вообще-то братьев-гуманоидов в Галактике хватало, но проходили они большей частью по ведомству ФРИК, то есть были нетехнологическими расами на стадиях полной или частичной дикости. Скажем, на планете Осиер дикость была относительной, а зверства – умеренными, ибо там еще в древности сложилась сильная централизованная власть, и присматривали за нею, кроме землян, еще и другие прогрессоры. А вот на Пекле одичание казалось полным, и Фонд уже лет шестьдесят прилагал неимоверные усилия, чтобы исправить ситуацию. Такая помощь являлась благородной миссией, долгом перед младшими братьями, прозябавшими в невежестве и склонными по данной причине резать мужчин, насиловать женщин и торговать детьми. Все это было неизбежной частью процесса эволюции, движения от троглодитов, подобных сайкатским, к вершинам культуры, звездным кораблям, роботам, компьютерам, а главное, к осмыслению своей человеческой сущности. Но с теми, кто этого достиг, со старшими братьями-гуманоидами, среди которых земляне справедливо числили самих себя, что-то оказалось не в порядке. Две галактические расы, бино фаата и кни’лина, были так похожи на земное человечество, так совершенны и прекрасны видом, так мудры! Но пришлось сражаться с теми и с другими, словно сходство не просто раздражало их, а являлось поводом для ненависти и яростной агрессии. С этим феноменом историки и психологи Земли еще не разобрались, ибо, кроме туманных и непроверенных гипотез, не было пока теории взаимодействия гуманоидных рас в галактическом масштабе.
Прошло около четырех часов. Гиббех спал спокойным сном в своем саркофаге, на крышке которого успокоительно горели красные огни. Но киберхирург, пытавшийся реанимировать Второго Пилота, все еще трудился; мелькали его манипуляторы, подсвеченные зеленым светом, гудел аппарат искусственного кровообращения, вспыхивали и гасли лазерные скальпели, неслись по экранам цифры и кривые: пульс, состав и давление крови, гормональный обмен, мозговые ритмы, температура в различных телесных полостях и зонах. Механизм – возможно, самый сложный из всех изобретенных людьми и кни’лина – бился со смертью, и его холодный разум пока не желал признавать поражение.
В начале пятого часа блеск скальпелей исчез, гудение смолкло, паучьи лапки манипуляторов поднялись и застыли, экраны погасли. Затем сдвинулась крышка саркофага, и бесстрастный голос произнес:
– Необратимое повреждение мозга. Мозговая ткань разорвана множественными мелкими осколками. Извлечь их полностью не удалось. Восстановить жизненные функции не представляется возможным. Глубокая гибернация бесполезна.
– Кажется, я стал Вторым Вечерним, – угрюмо произнес ботаник и прикоснулся к связному браслету. – Вызову жрицу. Надо провести обряд прощания.
Тревельян встал.
– Я приду в святилище. Приду обязательно, что бы там ни шипела Найя Акра.
Вечерний кивнул, продолжая тыкать пальцем в браслет. Его брови недоуменно приподнялись.
– Странно… Сейчас время утренней трапезы, а жрица не отзывается… Станция! Найя Акра в своем жилом отсеке?
– Нет, ньюри.
– Где же она?
– Вне зоны наблюдения. Контакт с ней отсутствует на протяжении… – Мозг назвал время, примерно равное девяти часам.
– Интересные дела! – Тревельян остановился на пороге. – Куда она могла подеваться?
– Выясним. – Вечерний кивнул Шиару. – Пошли на розыски всех свободных слуг. Пусть будут в контакте с Мозгом и осмотрят парк, а также все коридоры и отсеки, где нет видеокамер. Надеюсь, что пока мы тут сидели, Курс не поднялся на этот ярус и не сломал жрице хребет.
– Думаю, Курс тут ни при чем – жрица исчезла примерно тогда, когда мы спустились вниз. И все лифты были заблокированы, – напомнил Тревельян.
Сделав знак прощания, он покинул медицинский блок и бегом помчался в свои апартаменты. Мрачные предчувствия терзали его: Пилот погиб, Найя Акра исчезла – вдруг Ифты Кии тоже нет уже в живых? Впрочем, думал Ивар, это маловероятно; без его разрешения дверь не откроется, и на станции нет ничего подходящего, чтобы справиться с прочным пластиком. Ни взрывчатки, ни лучевого оружия… Хотя как знать! Протащил же гипноглиф какой-то ловкач…
Он ворвался в свой отсек, схватил лежавший у компьютерного порта обруч и нахлобучил его на голову. Ментальный отклик командора был мгновенным:
«Ну, что нового в нашем гадючнике? Ты, надеюсь, цел?»
«Я цел и Вечерний тоже, но Второй Пилот убит, а Найя Акра пропала. Что с женщиной, дед?»
«С женщиной? Ничего плохого. Выспалась и плещется теперь в бассейне. – После паузы Советник поинтересовался: – Пилот… Кто его прикончил? Курс?»
«Да», – ответил Тревельян, направляясь к арке, что отделяла удобства.
Раздался долгий ментальный вздох.
«Жаль! Этот Пилот был приличным парнем… самым приличным среди плешаков… Говорил я тебе, сопляк малахольный, меня пусти за Курсом!»
«Как всегда, ты был прав», – признал Тревельян и сунулся в ванную.
Ифта Кии, во всей своей соблазнительной наготе, лежала в бассейне, в теплой водичке, и пузырьки воздуха, бившие из донных отверстий, ласкали ее нежную кожу. Она казалась не только живой и здоровой, но и была свежа, как майская роза: зеленые очи блестят, на алых губах мечтательная улыбка, изящный носик задран вверх. Увидев Ивара, она вытянула длинные стройные ножки, изогнула стан и хлопнула ладошкой по воде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});