Читать интересную книгу Ахульго - Шапи Казиев

– Сто червонцев? – язвительно усмехнулся Чернышев.

– Она стоит куда больше, жаль только – не продается.

После неудачной аудиенции у Чернышева, опечаленный крушением своих надежд, Граббе с тревогой ожидал, как соизволит отозваться о его деяниях сам император. Он не сомневался, что Чернышев постарается уничтожить Граббе, возбудив в императоре гнев за провал экспедиции.

– У меня здесь врагов больше, чем на Кавказе, – горестно размышлял Граббе.

– Там не враги, там только бунтари. С ними разговор простой, а со своими – вот наука!

Траскин не особо полагался на реляции, а потому явился в Петербург с богатыми дарами. Драгоценное кубачинское оружие, роскошные бурки, чудесные украшения оказывались в высоких кабинетах как бы сами собой. Свои подношения могущественным и полезным людям Траскин скромно именовал сувенирами. Он даже императрице нашел способ поднести изумительный подарок – веер из слоновой кости, покрытый золотой насечкой, который весьма ей понравился. Теперь Траскин мог не беспокоиться о своем будущем и сочувственно поглядывал на Граббе, карьеру которого считал конченой.

Но у Граббе был припасен подарок куда более дорогой и значительный. И в ожидании высочайшей аудиенции генерал решил не терять времени даром. Он обратился к императрице Александре Федоровне с просьбой принять его по весьма деликатному делу. Узнав о необычайной цели его визита, императрица сразу же согласилась.

Подарком Граббе была удивительной красоты синеглазая девочка. Эта прелестная юная горянка, которую звали Муслимат, оказалась дочерью ближайшего сподвижника Шамиля Сурхая, как бы князя, большого ученого и замечательного инженера, стараниями которого гора Ахульго была превращена в неприступную крепость.

– Она очаровательна! – восторгалась императрица, тронутая красотой девочки.

– Сколько же ей лет?

– Шесть, ваше императорское величество, – отвечал Граббе, польщенный произведенным эффектом.

– Родители ее пали на Ахульго, хотя и была им обещана пощада, если сдадутся.

– Так эта сиротка к тому же и пленная? – всплеснула руками Александра Федоровна.

– Не совсем, ваше императорское величество, – замялся Граббе.

– Но верно то, что найдена была среди убитых и раненых на самом Ахульго.

– А что это у нее на лбу? – всмотрелась императрица.

– Рана, ваше императорское величество, – объяснил Граббе.

– Но все уже зажило.

– Бог мой! – обняла девочку императрица.

– Я о ней непременно позабочусь!

Муслимат заплакала, не понимая, кто эти люди, живущие в таком огромном красивом доме, о чем они говорят и почему так ласковы с ней.

– Не печалься, дитя мое, – промакнула ей слезы императрица.

– У меня тебе будет хорошо. Мне и самой жаль, что ты лишилась родителей, но на все воля Божья, милая Масал… Мусал…

– Муслимат, – подсказал Граббе.

– У нас она будет… Александрой, как и я, – решила императрица, обращаясь к своим фрейлинам.

– Сдается мне, сей ангел несколько диковат. Так пусть ее возьмут в воспитательный дом да хорошенько позаботятся, пока не обучится языку и манерам. И пусть почаще привозят ко мне, чтобы я была ей как мать.

– Как будет угодно вашему величеству, – кланялись фрейлины.

– У меня она будет как дома, – заверила императрица Граббе.

– Вы хорошо сделали, генерал, что привезли ее.

Император Николай I принял Граббе на следующий же день и был к нему неожиданно милостив. Присутствовавший на аудиенции Чернышев скрежетал зубами, почуяв, что Граббе сумел его переиграть, но внешне являл чрезвычайное почтение к генералу.

Николай, по привычке глядя куда-то вдаль сквозь трепещущего Граббе, говорил почти механически, изредка сверяясь с поданной флигель-адъютантом бумагой:

– С самого начала в нынешнем году военных действий в Северном Дагестане все войска, вверенные начальству вашему, явили многочисленные подвиги мужества изумительного, храбрости необыкновенной. В течение трех месяцев, преследуя неослабно возмутившиеся скопища под предводительством Шамиля, они всюду поражали мятежников среди их убежищ, самою природою укрепленных, и геройские подвиги свои увенчали после нескольких штурмов взятием замка Ахульго, несмотря на самое отчаянное сопротивление горцев и недоступность места, крепостью своею превосходящую всякое вероятие. Начальствуя вверенными вам войсками, вы всегда воодушевляли их своим примером; благоразумною же предусмотрительностью, отличными распоряжениями, решительностью предуготовили войскам путь к блестящим подвигам и совершенной победе. В ознаменование нашего особенного к вам благоволения и в справедливое воздаяние заслугам вашим всемилостивейше жалуем вас Кавалером ордена Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского, знаки коего при сем препровождая, пребываем императорскою нашею милостью к вам благосклонны.

Тронутый монаршим вниманием и рассыпаясь в благодарностях, Граббе с поклоном принял от императора награду. Стиль императорской благосклонности больше походил на письмо, и это говорило о том, что император не собирался принимать Граббе. А потому аудиенция приобретала особый, значительный смысл, дававший Граббе надежду на благополучный исход дела. Орден же Александра Невского – красный крест с двуглавыми орлами в промежутках, хотя и оказался без бриллиантовых украшений, которые означали особую степень награждения, но все же был вторым по значению после ордена Андрея Первозванного. Граббе предпочел бы получить орден Святого Георгия 2-й степени, орден чисто военный, высокочтимый и который имели очень немногие. Но после аудиенции у Чернышева Граббе был рад и этому.

Однако резолюция, наложенная Николаем на полях доклада Граббе, спустила его с небес на землю. Император соизволил собственноручно надписать: «Прекрасно, но жаль очень, что Шамиль ушел; и признаюсь, что опасаюсь новых его козней, хотя неоспоримо, что он лишился большей части своих способов и своего влияния. Посмотрим, что дальше будет».

Что означало это «посмотрим», жестко разъяснил Чернышев. Граббе оставляли на прежней должности с условием, что он, наконец, захватит Шамиля, а горцев приведет к безусловному повиновению. Граббе пообещал, что все исполнит, разоружит горцев и больше не позволит им обманывать начальство призраком покорности. Затем составил проект системы управления горскими народами и отправился претворять его в жизнь.

О свободах и вольностях, обещанных им солдатам и их семьям, Граббе не стал даже упоминать.

– Шамиля-то не взяли, – оправдывал себя Граббе.

– Хватит с них и наград.

Все участники экспедиции на Ахульго получили серебряные медали с надписью «За взятие штурмом Ахульго в 1839 году» на Георгиевских лентах. Кроме того, каждый получил по серебряному рублю и двойной винной порции. Офицеры получили награды и повыше, о чем Граббе, которому еще предстояло с ними служить, сделал самые положительные представления. Отличившимся полкам и батальонам были пожалованы знамена с надписью «За отличие при взятии штурмом Ахульго 22 августа 1839 года». Головин сделался полным генералом, получив звание генерала от инфантерии. Граббе же остался при своем свитском звании генерал-адъютанта.

Затишье, воцарившееся в горах после Ахульго, Граббе счел благодатной почвой для введения новых порядков. Наученный горьким опытом, он преодолел искушение покончить с Шамилем одним ударом и решил применить к горцам особую систему действий, совмещая административные шаги с военным натиском.

Для начала Граббе назначил повсюду своих приставов и потребовал от горцев выдачи аманатов и по одному ружью с каждых десяти домов. Им также было велено отказаться от помощи Шамилю и не давать убежище мюридам. Без дозволения начальства запрещалось переходить на жительство из одного аула в другой и ездить внутри Кавказской линии с оружием. Кроме того, горцы были обложены всевозможными повинностями и податями, но последние брались не деньгами, а тем же оружием. Ханы воспряли духом, надеясь вернуть утраченное, но даже они предостерегали Граббе от столь оскорбительного для горцев лишения их оружия, в котором заключалось нечто большее, чем средство обороны. Оружие горцев воплощало в себе их достоинство, гарантию независимости и семейную реликвию. Даже полностью обезоружив горцев, нельзя было надеяться, что они, когда понадобится, снова его не найдут.

Однако первые результаты новой системы вселяли в Граббе радужные надежды. Но это была лишь иллюзия покорности. Если кто и отдавал оружие, то старое или испорченное. В аманатах оказывались не люди из влиятельных семей, как того требовал Граббе, а те, от которых общества и сами желали избавиться. А пугающие слухи о грядущем поголовном разоружении, обращении горцев в крестьян, введении воинской повинности и даже запрещении женщинам носить платки и шальвары привели к тому, что целые аулы, не спрашивая никакого начальства, уходили к Шамилю.