Остаток вечера госпожа Гонзаго провела в одиночестве, будучи крайне взнервленной. Она не знала, что ей теперь предпринять. Пока Лагардер был жив, его надлежало преследовать, чтобы отобрать у него Аврору, но если он умер, то где искать дочь? Будто нарочно посетители уже ушли, – спросить совета было не у кого. От волнения принцесса не находила себе места. Наконец около десяти вечера Мадлен Жиро вручила ей еще одно послание. Записку доставили двое неизвестных, весьма пугающей наружности, – один большой и наглый, другой – коротконогий и донельзя застенчивый. В письме госпоже принцессе напоминалось, что предоставленный господину Лагардеру двадцатичетырехчасовой срок истекает наступающей ночью в четыре часа, и сообщалось о том, что в указанное время господин де Лагардер будет находиться в малом особняке Гонзаго за церковью Сен-Маглуар.
Лагардер у Гонзаго? Каким образом? Почему? А как же письмо от начальника полиции с известием о смерти?
Принцесса велела запрягать, села в карету и приказала ее отвезти на улицу Мостовая Сент-Антуан. В особняк президента Ламуаньона. Час спустя двадцать гвардейцев под командой капитана и четверо молодцов из полицейской охраны Шатле расположились лагерем во дворе особняка Ламуаньона в ожидании выступления. Мы, конечно, не забыли, что поводом для банкета, задаваемого Гонзаго в малом особняке за Сен-Маглуар послужило запланированное бракосочетание между маркизом де Шаверни с юной незнакомкой, и принц выдал маркизу 50 000 экю в качестве приданного. Жених согласился, и у мсьё Гонзаго по известным причинам не было оснований опасаться отказа невесты. Вполне естественно, что господин принц заранее принял необходимые меры, чтобы церемония бракосочетания прошла без задержки, и потому в малом особняке с самого начала вечера был приглашен королевский нотариус. Более того, священник, – самый настоящий священник, дожидался в ризнице церкви Сен-Маглуар.
Речь шла отнюдь не об имитации брака, а о совершенно законном союзе, дающем право распоряжаться своей женой до того, чтобы увезти ее из Парижа на неопределенно долгий срок.
Гонзаго не лгал, когда говорил, что не любит крови. Но если другие средства успеха не приносили, принц не гнушался и кровопролитием.
В какой-то момент, развитие событий этой ночи сошло с накатанной колеи. Тем хуже для Шаверни. Но с появлением горбуна, вызвавшегося в задуманной авантюре исполнить главную роль, дело приняло новый благоприятный для Гонзаго оборот. Горбун безусловно был человеком, готовым на все. Гонзаго это прочел с первого взгляда, – понял, что он принадлежит к тем обиженным судьбой существам, которые в своем несчастии норовят обвинить все человечество.
Большинство горбунов злобны, полагал Гонзаго, злобны до того, что мстят вам и каждому по любому поводу и без повода. У них жестокое сердце, цепкий ум, они чувствуют, что этот мир – их заклятый враг. Горбуны не знают жалости, потому, что и их никто не жалеет; постоянные кретинские насмешки окружающих натерли на их душах непробиваемую твердую мозоль.
Шаверни для предстоявшего дела не подходил. Он был слишком наивным, а если сказать напрямик, то попросту дураком; – от вина становился искренним, щедрым и храбрым. Он был способен любить жену так чтобы стать перед ней на колени, после того, как ее побьет. Совсем другое дело горбун. Этот вцепиться зубами лишь раз, но его укус будет смертельным. Словом, горбун в возникшей ситуации оказался бесценной находкой.
Когда Гонзаго велел пригласить нотариуса, присутствовавшим захотелось проявить рвение. Ориоль, Альбрет, Монтобер и Сидализа бросились к галерее, по пути обогнав Кокардаса и Паспуаля, после чего друзья остались в мраморном перистиле вдвоем.
– Знаешь, дорогуша, – сказал гасконец, – чует мое сердце, что нынче здесь не обойдется без потасовки.
– Как пить дать, – согласился Паспуаль, – флюгер показывает на ураган.
– Крапленый туз, у меня уже чешутся руки. А у тебя?
– Не меньше твоего, мой благородный мэтр. Боюсь, что скоро этим господам будет не до танцев.
Вместо того, чтобы направиться в апартаменты первого этажа, они открыли входную дверь и спустились в сад. Теперь там было безлюдно. Как мы заметили из недавнего разговора Пейроля с Гонзаго, нанятая ими стража уже была отпущена. Гасконец и нормандец прошли до аллеи, где два дня назад Пейроль обнаружил тела убитых Сальданя и Фаёнца. И здесь не было ни души. Приятелей удивило то, что небольшая калитка, через которую можно было выйти в переулок, (сделанная из толстых буковых досок, облицованных камнем под цвет ограды, – ее было трудно обнаружить) оказалась настежь открытой. В переулке тоже было безлюдно.
– Вот так штука! – изумился Кокардас. – Кто же ее открыл? Маленький Парижанин этого сделать не мог. Ведь с начала вечеринки он безвылазно находится в гостиной.
– Как знать, – рассудительно заметил Паспуаль. – Ему под силу и не такое!
Порыв ветра со стороны церкви внезапно донес до слуха приятелей негромкий гомон мужских голосов.
– Побудь на месте, а я разведаю, что там такое! – сказал гасконец и, оставив брата Паспуаля у калитки, пружинистым бесшумным шагом побежал вдоль стены. За садом находилось церковное кладбище Сен-Маглуар. Кокардас увидел там множество гвардейцев.
– Ну и дела! – возвратившись, сообщил он другу. – Если кому-то сейчас захочется потанцевать, то за музыкой дело не станет. У Сен-Маглуар собрался такой оркестр, что любо дорого, рубин ты мой перламутровый!
Тем временем Ориоль и компания ворвались в спальню Гонзаго, где на кушетке сном праведника почивал королевский нотариус мсьё Гриво Старший. На небольшом столике находились остатки обильной трапезы.
Не смотря на почти опорожненную бутылку шампанского, юрист легко проснулся и надел очки. Это был человек приятной наружности лет сорока, розовощекий со слегка намечавшимся брюшком. Исполняя должность королевского нотариуса и по совместительству юрисконсульта при полицейском корпусе и судебной палате в Шатле, мсьё Гриво Старший имел также честь быть преданным слугой принца Гонзаго. Быстро причесавшись и захватив приготовленную папку с бумагами, он, увлекаемый Ориолем за одну руку и Сидализой, – за другую, поспешил в гостиную.
При виде нотариуса сердце Нивель всякий раз наполнялось трогательным умилением. Она понимала, что эти скромные рыцари права имели власть любое даяние превращать в законное имущество.
Отлично вышколенный Гриво Старший поклонился принцу, дамам и господам с исключительной учтивостью. В его папке, обтянутой тонким сафьяном и украшенной шелковой розовой лентой, находился заготовленный по форме акт. Однако в графе «муж» стояло имя Шаверни. Нужно было внести исправление. Фактотум Пейроль пригласил мсьё Гриво к небольшому столику. Нотариус достал перо чернила, скоблильный ножик и принялся за дело. Гонзаго и большинство приглашенных обступили горбуна.