который затронет множество людей, о существовании которых ты даже не подозреваешь. Беги, как бежал последние годы, или стань подобием этих великих людей. – Он подается ко мне и говорит хрипло и взволнованно. Единственный глаз кажется чужеродным на его лице, он будто горит небесным огнем, не имеющим отношения к смертному телу. Ромул кладет руку мне на плечо. – Ты спас мою дочь. Сможешь ли ты теперь спасти миры?
Он не ждет ответа, да и я слишком ошеломлен, чтобы дать его. Ромул возвращается к семье, чтобы попрощаться с женой. Тяжесть его вопроса одолевает меня. Я уже сделал первый шаг, проигнорировав предсмертное желание Кассия. И второй – предав Гею. Хватит ли у меня мужества идти дальше? Под силу ли мне ноша моей крови?
Я наблюдаю, как Ромул произносит последние слова прощания. Этот великий человек смотрит на Дидону с любовью, которая выше моего понимания. Я никогда не видел подобной любви. Серафина сидит в одиночестве на дюне, а я думаю: что почувствовал Ромул, когда много лет назад на Венере впервые увидел Дидону? Если он так сильно любил ее, как ему хватило храбрости попрощаться? Это право человека подлинной чести, незамутненной совести? После того как меня оторвали от семьи, я теряюсь и не могу понять, как мужчина, отец, муж, может ценить что-то больше, чем любовь.
У меня в душе пробуждается желание быть таким же благородным, как Ромул. Потребность чтить этого человека, хотя я почти не знаю его.
– Эти десять лет я искала мужчину, за которого вышла замуж, – говорит мужу Дидона, и я напрягаю слух, чтобы расслышать ее слова сквозь свист ветра. – Теперь я снова вижу его. Молодого лорда, который сжег город ради девушки с жемчужного берега. Ромул Храбрый. Дидона Нумидийская. Какой они были парой! Какой конец их ждал…
– Нет, – шепчет Ромул. – Это не конец. Я любил тебя еще до того, как встретил. Я буду любить тебя, пока не погаснет Солнце. А когда оно погаснет, я буду любить тебя в темноте. До встречи, жена.
Шагнув к ней, он снимает свой крил и, задержав дыхание, чтобы не вдыхать ядовитый воздух, осторожно расстегивает маску Дидоны ради последнего поцелуя. Пар срывается с их губ, когда они впиваются друг в друга. Потом Ромул отстраняется, бросает свой крил на землю и делает шаг назад, вниз по склону.
Серафина смотрит на происходящее с вершины дюны. Как-то неправильно оставлять ее одну в такой момент, и я вдруг обнаруживаю, что поднимаюсь к ней по замерзшей сере. Девушка ничего не говорит, когда я сажусь рядом, чтобы посмотреть на последний ритуал ее отца.
Под пристальным взглядом двух черных помощников белой Справедливости Ромул снимает ботинки. Плащ. Скорсьют. Одежду и нижнее белье. И остается нагим и бледным на замерзшей сере. Он должен пройти восемьдесят шагов через пустошь, чтобы добраться до места упокоения Акари Раа, основателя его дома. Драконья гробница – это гигантский черный монумент в виде крылатой твари на приземистой скале. Скорчившиеся замерзшие тела усеивают дюну перед гробницей, прильнув к скальному основанию. Все это Раа, достигшие преклонных лет, или наказанные, или покрывшие себя позором, – они приходили сюда, чтобы умереть, после смерти добраться до своего предка и воздвигнуть скромный памятник своей силе. За все время лишь четверым удалось достичь Драконьей гробницы. Ромул стремится присоединиться к этим благородным мертвецам.
Здесь ниже ста градусов по Цельсию. Содрогаясь от холода, Ромул поворачивается к нам, не скрывая ничего. Его грудь бледна и покрыта шрамами. Живот плоский и мускулистый. Ребра выделяются. Единственная рука перевита венами. Над пустошью проносится порыв ветра, и конечности Ромула начинают багроветь от холода. Ветер треплет распущенные волосы, пока влага в них не превращается в лед.
Ромул издает рев:
– Я сын Ио! Дитя пыли! – Пар вырывается вместе со словами изо рта, когда Ромул тратит свой последний вздох. С каждым заявлением он бьет себя кулаком в грудь, оставляя розоватый след на бледной коже. – Я дракон Раа! Железный золотой! Акари, будь свидетелем! – Он что-то шепчет.
Потом он разворачивается и идет вниз по дюне навстречу смерти, прижав руку к боку, гордо распрямив плечи, вскинув голову, бросая вызов холодному ядовитому воздуху. Кристаллы замерзшей серы трещат под ногами, раня ступни. К десятому шагу за ним тянется сверкающий красный след. К двадцатому тело начинает дрожать на ветру.
– Двадцать девять, – шепчет Серафина, считая шаги отца.
Ромул прижимает единственную руку к груди, пытаясь защитить остатки тепла от жадной луны.
– Тридцать два.
Он горбится, и на спине выделяются позвонки. Его волосы замерзли и больше не бьются на ветру, а свисают с затылка, словно мертвое животное.
– Сорок пять.
Ромул отклоняется в сторону от монумента. Такое чувство, что он потерял направление.
– Пятьдесят.
Он падает на колени. Палерон, стоящий рядом с матерью, всхлипывает. Дидона смотрит не моргая. Ее ресницы покрыты инеем. Ромул заставляет себя встать. Кровь струится из его коленей и замерзает на голенях, когда он, спотыкаясь, идет вперед. Его воля непреклонна. Он продолжает переставлять ноги. Они теперь черно-красные. Кровь застывает поверх омертвевшей плоти и создает подобие обуви.
– Шестьдесят. – Голос Серафины становится громче. Она желает отцу завершающего триумфа. – Шестьдесят четыре.
Этот человек не остановится. Его воля безмерна. Вся боль прошедших лет вылилась в это проявление воли, чтобы доказать этой луне, что, несмотря на все ее ужасы, она в его власти.
– Шестьдесят восемь.
Я ловлю себя на том, что желаю ему дойти.
– Семьдесят…
Ромул делает еще один невозможный шаг вверх по склону дюны. Потом ноги предают его. Он тяжело падает навзничь в десяти шагах от монумента, ударяется головой о лед и сползает вниз. Его почерневшая рука впивается в землю. Пар вырывается у него изо рта. Но при помощи только одной руки ему не подняться. Все усилия тщетны. Ему не удается встать. Вскоре он перестает шевелиться. Лед покрывает его бледное тело, лежащее среди трупов осрамившихся предков. В десяти шагах от заслуживших почести золотых, достигших монумента, лежит величайший герой их народа.
– Pulvis et umbra sumus, – шепчет Серафина, и слышу ее лишь я.
Внизу плачет семья. На Ио завывает ветер, быстро темнеет, и Раа, оставив своего отца позади, подобно пыли улетают вместе с ветром и исчезают в наступающих сумерках.
63. Лисандр
Lux ex Tenebris[25]
Дидона сидит, сгорбившись, в низком кресле у окна, выходящего на серную равнину. Погода ясная. Руки Дидоны свисают с подлокотников. Взгляд больших воспаленных глаз устремлен на пустошь, но смотрит она в свое