Читать интересную книгу Обрученные судьбой (СИ) - Струк Марина

Служанка присела, заметив пана, и Малгожата, сидевшая на скамье у ног Ксении с рукоделием, оторвала взгляд от работы и тут же поднялась, приветствуя Владислава.

— Панне намного лучше, пан Владислав, — проговорила Малгожата, улыбаясь, как гордая мать, у которой дитя справилось с недугом. — Выпила весь бульон, что принесла Магда, да еще поела хлеба с теплым вином.

— У панны есть голос, и она может поведать пану Владиславу о своем здравии, — слегка ворчливо произнесла Ксения, но теплая улыбка, с которой были произнесены эти слова, свели на нет показное недовольство. Малгожата поймала взгляд Владислава и поспешила уйти в соседнюю комнату, послав служанку за вином для пана в кухню. Владислав же занял место паненки на скамье у ног Ксении под ее сияющим взглядом, поймал в плен ее руки, горячо поцеловал сначала одну ладонь, затем другую.

— Твой недуг… он так напугал меня, — проговорил он. Ксения улыбнулась.

— Не думала, что тебя можно напугать чем-либо.

— Можно, — ответил ей Владислав с такой серьезностью, прозвучавшей в голосе, что улыбка Ксении поменяла характер с задорного на понимающий. — Оказалось — можно. Больше собственной смерти я боюсь потерять тебя…

Он уткнулся носом в ее ладонь, и она провела ласково по его голове, взъерошивая волосы, тихо шепча: «Милый мой!». А потом обхватила пальцами его подбородок, заставила взглянуть на себя.

— И я больше всего на свете боюсь потерять тебя, мой родной, — она помолчала, а потом сказала тихо. — Мне больно было, когда ты в вину мне поставил тот грех. Нет моей вины в том, что Господь дитя не дает, нет.

Ему было не по себе видеть в ее глазах боль, осознавая, как глубока ее рана. Послушав толки, он совсем в гневе забыл, что и прошлый ее брак был бесплоден, решив, что в том был виновен только муж ее. Но ныне… ныне он понимал, что ошибался. И ему вдруг страшно на миг, что такая же судьба постигнет и их союз. Он постарался прогнать от себя прочь эту мысль, но Ксения уловила его настроение, улыбнулась грустно.

— Что, ежели папа даст тебе разрешение на брак, и мы обвенчаемся, а детей не даст Господь нам? Что тогда?

— Мне не по нраву загадывать, Ксеня. Еще пару лет назад я и подумать не мог, что привезу в этот Замок деву из Московии, что она сердце мое в полон возьмет. И что ординатом стану… Как говорят в наших землях — не лови рыбу впереди невода {1}. Будем после о том, не нынче.

Ксения почувствовала, как немного легче стало на сердце от его слов, хотя, признаться, она знала, что не услышит от него иного, улыбнулась, коснулась губами его лба в благодарность за его расположение к ней.

Владислав после поднялся, позвал из соседней комнаты служанку, попросил ужин накрыть им на двоих с панной прямо в спальне, у камина.

— Ты не пойдешь в трапезную? — спросила Ксения, и Владислав покачал головой, снова занимая место на скамеечке у ее ног.

— Не пойду. Желаю ныне с тобой побыть. Только ты и я…

— Паненки сказали, я была в горячке несколько дней, — удивилась Ксения, переводя взгляд в огонь, играющий в камине, и тут же в голове воскрес былой кошмар. Огонь. Черные тени вокруг. Северский где-то там, за всполохами огня.

— Владислав! — сжала руку Заславского Ксения, хотела подняться с кресла, но он не позволил, удержал на месте, глядя, как еще пуще бледнеет лицо, как лихорадочно мечутся по его лицу ее глаза. — Владислав! Казаки… Владомир…

Он не мог понять, о чем она хочет сказать ему, решил, что она вспомнила былое под воздействием того, что творилось тогда на площади, сжал зубы так сильно, что заболели мышцы лица. Псы паскудные!

— Успокойся, моя кохана, успокойся, — он полез за ворот жупана, достал что-то завернутое в тряпицу. Ее распятие, сорванное с шеи сильной рукой Владомира.

Она отшатнулась, откинулась на спинку кресла от протянутого ей креста. «…Не бери креста из рук незаложного. К худу то только…», вспомнились слова батюшки, что во сне ей привиделся. Она быстро перекрестилась, взглянула на Владислава — небесно-голубые глаза на белизне кожи так и проникали в самую душу.

— Он мертв? Тот, у кого забрал ты распятие. Он мертв? — спросила Ксения.

— Что тебе до него? — нахмурился Владислав. Он уже неоднократно думал о том, что вынудило казака напасть на Ксению там, на площади, не страшась гайдуков. И о чем говорила с ним Ксения? Ведь люди донесли ему, что долго те шептались, едва ли не головами касаясь через щель меж железных прутьев.

— То мое прошлое вернулось ко мне, — прикусила губу Ксения. — Владомир то был.

— Владомир?! — взвился Владислав, даже подскочил на месте, опрокидывая скамью. — Владомир, сотник Северского? Пся крев! Пся крев! Если б знать мне…! — он запустил пальцы в волосы, дернул себя за пряди в раздражении.

Нет, не такая бы смерть ждала московита, какая досталась ему пару дней назад. Владислав не прощал предательства, обмана не прощал, считая его самым худшим из грехов. Да и за его собственную промашку — такое слепое доверие коварному псу московитскому — ответил бы Владомир перед Владиславом. Ибо до сих пор поднималась в груди слепая волна раздражения и злости при мысли, как ловко обманул тогда его сотник, как хитро обвел вокруг пальца.

Кто знает, распознал бы Владислав его при тех пытках, что велел преподать дерзнувшему панну тронуть, коли б сам в пыточной был, коли сам присутствовал бы при казни казаков, когда Владомира вешали за ребра на крюк. Но была больна Ксения, и ему не было дела до пленников. Просто махнул рукой молодому Добженскому, что они в его воле, пусть творит, что желает с казаками.

— Он мертв? — переспросила Ксения, заглядывая в его глаза, поражаясь той ненависти и ярости, что бушевали в их черноте, такой пугающей для нее опять. — Он мертв, — а потом, не дожидаясь реплики Владислава, закрыла его ладонь, скрывая от глаз крестик нательный. — Батюшка во сне наказал этого креста не брать. Другой предлагал мне, из серебра и бирюзы.

Ксения поднялась с места, коснувшись рукой шеи. Так пусто и страшно без нательного креста, неспокойно сердце бьется. Она прошла к образам в углу спальни, опустилась на колени перед ними, отгоняя от себя прочь сомнения, вольна ли она молитвы читать, коли креста на ней нет. А потом зашептала тихо, склоняя голову:

— Помяни, Господи, душу усопшего раба Твоего Владомира…

Это был ее долг — помолиться за душу в надежде, что когда-нибудь Господь смилуется над ним и, простя прегрешения раба своего, позволит душе того уйти из этого мира в другой, где, как ей хотелось думать, будет ждать его Марфута, так нежно любившая его.

Владислав молча дождался, пока Ксения прочтет помянник по убиенному, не прерывал ее. Просто сидел за уже накрытым к ужину столом, переплетя перед собой длинные пальцы, задумчиво смотрел в огонь. Он так погрузился в свои мысли, что едва не вздрогнул, когда на его плечо опустилась ладошка Ксении.

— У тебя сговор был с Владомиром.

Это был не вопрос. Ксения озвучила факт, и Владислав обернулся к ней удивленно.

— Он поведал тебе то?

— Нет, — она покачала головой. — Он промолчал об том. Я сама догадалась. Его странный вид, когда про вотчину заговорила. Его глаза, полные вины и сожаления. Твоя злость. Он предал тебя, быть может, там, в вотчине Северского?

— Он обманул меня. Но не в том. Я думал, что за тобой иду. Он умолчал, что тебя схоронил Северский более месяца назад на тот день. Ушел прежде, чем я понял то…

Ксения опустилась на ковер, оперлась подбородком о руки, сложенные на подлокотнике кресла Владислава, взглянула на него. Он видел, что в глубине ее глаз скрывается нечто, но разгадать этого не мог, просто ждал, пока она сама заговорит.

— Батюшка сказал мне во сне, что от черноты тайн все зло, — медленно произнесла она. — Одна из них разъедает мою душу, ведь покаяния в том я так и не принесла в храме. Вспомнила о том еще тогда в Московии, когда по земле ходила своей. Владомир грозил тебе открыть мой грех, показать, что не так я прекрасна душой, как лицом красна.