— Туда же или в другую? — поинтересовалась еще одна женщина, полноватая блондинка.
— Туда же, так что мне еще повезло. Я тамошние порядки знаю, в базе местной я есть, так что поднимусь быстро. А там срок растяну лет на десять, и все в шоколаде будет.
— Зачем срок растягивать? — удивился боксер.
— А там такое правило, что если у тебя срок меньше десятки, то ты выше простого рабочего не поднимешься. Мне терять нечего, мне семерку впаяли, так что по факту не выйду. Зато поднимусь до какого-нибудь мелкого руководителя или смотрителя, там и условия более чем хорошие, и даже, говорят, можно о выходных договариваться — настоящих, на воле. Да вообще, чем больше у тебя срок, тем интереснее ты для корпорации. Там еще от многого зависит, но здоровый и неглупый человек, осужденный лет на пять и более, имеет хорошие перспективы в корпе.[200] Свобода уже все одно не светит, так хоть там устроиться можно.
Стас заметил интерес в глазах боксера, да и другие слушали парня с любопытством. Он присмотрелся к рассказчику внимательнее. Что-то в повествовании парня не сходилось с тем, как он выглядел.
— Слушай, а там коротко стригут? — спросил он, тут же заработав несколько недоуменных взглядов. — А то хаер жалко… я все же надеюсь выйти.
— Конечно, коротко. Кому надо там тебе вшей выводить?
— Сильно коротко?
— Под полсантиметра, раз в месяц.
— Жестоко, — покачал головой Стас. — Тебе небось тоже за хайры обидно. Или это неродные, нарощенные?
— Родные, свои, — с гордостью сказал тот.
— Ни фига себе! — присвистнул Стас. — Это ты в три года отрастил гриву, какую девушки по восемь лет растят?
Первым понял боксер.
— Вот гнида, — прошипел он сквозь зубы. — А я было поверил.
— Это провокатор от корпорации, — пояснил Ветровский своей соседке, миниатюрной женщине за сорок. — Он бы тут наговорил, и многие начали бы старательно набирать срок до десяти лет. А тогда выйти шансов вообще не остается.
Грузовик остановился. Открыли двери кузова, забрали двенадцать человек, в том числе — провокатора. Он что-то сказал конвоиру, тот пожал плечами, снял с него наручники. Длинноволосый запрыгнул обратно в кузов, подошел к Стасу, посмотрел на него несколько секунд — а потом резко и жестко ударил в солнечное сплетение. Подождал, пока Ветровский начнет распрямляться, и добавил — в живот, еще раз под дых, и снова пару раз в живот и по печени. Что-то хрустнуло — похоже, парень промазал, задел ребро.
— В следующий раз держи язык за зубами, тварь, — процедил он. — Это тебе за плохое поведение. А это — за болтливость!
Провокатор со всей силы врезал Стасу коленом между ног. В глазах потемнело от дикой боли, а он даже не мог скорчиться, сжаться в комок — только обвис, насколько позволяли крепления.
— Еще увидимся — язык вырву, — пообещал подонок, снова ударил и направился к выходу из кузова.
На следующей остановке забрали всего троих, в том числе — соседку боксера. Все остальные ехали в «Россию».
— А зачем этой корпорации так много работников? — спросил кто-то из дальнего угла.
— Потому что дохнут там, — зло ответила брюнетка, последняя оставшаяся в грузовике женщина. — Моей двоюродной сестры подруга там была, на втором месяце заключения умерла. Официально — сердечный приступ, а на самом деле… кто его знает?
— Я слышал, там практикуют физические наказания, — с дрожью в голосе проговорил все тот же человек, что спрашивал о количестве заключенных. — Может, ее забили насмерть?
— Вполне возможно.
Грузовик снова вздрогнул, останавливаясь. Двери в очередной раз распахнулись.
— Все, приехали.
Их выводили по одному. Отстегивали от стены, тут же надевали знакомые по КПЗ электроошейники, сковывали руки за спиной и выводили из кузова в небольшой закрытый двор, со всех четырех сторон окруженный гладкими, без окон, стенами, где строили в шеренгу. Когда вывели последнего, грузовик тут же отъехал к воротам, но выезжать не стал.
Открылась одна из двух дверей, выводящих во двор, вышли три человека: двое охранников с плазмерами наготове и высокий худой мужчина с блестящей лысиной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Добро пожаловать в северо-западный филиал корпорации «Россия», — неприятно улыбаясь, сказал он. — Сейчас вы по очереди будете мне представляться, называя также отдел, которому вы принадлежите, и первичный срок вашей здесь, гм, работы. Начнем, пожалуй, с вас, молодой человек.
Стас не сразу сообразил, что тонкий и длинный палец указывает на него. Потом только заметил и взгляд худого — злой и радостный одновременно, — и пульт управления ошейниками у него в руке. Поняв, что это значит, быстро шагнул вперед.
— Станис… — договорить он не успел.
— Юноша, свои бредни оставьте в прошлой жизни, когда вы имели какие-либо права. Здесь у вас нет прав. Вообще. Запомните это как следует и попробуйте еще раз мне представиться.
Ветровский с трудом поднялся на ноги, в голове шумело.
— Номер четыре-шесть-два-два-ноль-восемь-один-три-один-пять, инженерный отдел, пять лет. — Язык заплетался после электрошока, но Стас заставил себя произнести десять цифр его «нового имени» без запинки. Кому-то это не удалось, и лысый с нескрываемым наслаждением щелкнул пультом.
Как выяснилось, этот лысый теперь был для них всех «царем и богом». Звали его Аркадий Венедиктович, и он занимал должность «ответственного за государственных работников», попросту говоря, был главным над рабами.
Всласть поиздевавшись, Аркадий Венедиктович отдал приказ конвоирам, и те повели «новое приобретение» корпорации на регистрацию, распределение и санацию.
— Кто, куда, сколько?
— Номер четыре-шесть-два-два-ноль-восемь-один-три-один-пять, инженерный отдел, пять лет, — без запинки протараторил Стас.
— Так… тридцать второй отдел, шестнадцатый барак, — быстро пролистав таблицу на экране, сказала регистратор.
— Разве в шестнадцатом не полный комплект? — поинтересовалась сидевшая рядом с ней девушка — похоже, практикантка.
— Там как раз одного перевели в другой отдел, — ответила регистратор и вновь повернулась к Стасу: — Внутренний номер: тридцать два-шестнадцать-семь. Запомни и повтори.
— Номер тридцать два-шестнадцать-семь, — послушно повторил Ветровский.
— Этот номер будто проклят, — заметила практикантка. — Уже шестеро погибших за последние два года.
— Значит, тому, кого перевели, повезло, а этому — нет. — Регистратор равнодушно пожала плечами. — Следующий!
Дальше следовала санация: рабов обрили наголо и загнали в душ. Мыться под прицелом плазмеров было крайне неуютно, и Стас пытался справиться как можно скорее. Кожу головы, непривычно голую, пекло от небрежного и быстрого бритья, болело сломанное ребро, от пара кружилась голова… и каменный пол под ногами вдруг стал очень скользким. Падая, Стас разбил бровь и сильно ушиб локоть.
Его быстро вздернули на ноги.
— Почему упал? — коротко спросил охранник.
— Ребро сломано, неловко дернулся, не удержался на ногах.
— Почему ребро сломано?
— Сломали, — он пожал плечами и тут же получил рукоятью плазмера по щеке — не столько больно, сколько неприятно и унизительно.
— Не острить. На вопросы отвечать прямо. Как сломал ребро?
Ветровский посмотрел ему в глаза:
— Упал.
Охранник выдержал взгляд.
— Не лгать. Как сломал ребро?
— Упал.
— Последняя попытка. Потом будет разряд, — спокойно и безэмоционально сообщил охранник.
— Его провокатор ваш избил! — не выдержал наблюдавший сцену боксер.
— Молчать. Тебя не спрашивали, — отрезал охранник и вновь повернулся к Ветровскому: — Это правда?
Стас прикусил губу. Сказать «нет» — подставить вступившегося за него человека. Сказать «да» — подставить себя. М-да… невелик выбор.
— Да.
— Зачем лгал?
— Все равно не смогу доказать, так какой смысл жаловаться?
— Правильный ответ. На будущее запомни: если тебя спрашивают — отвечай правду, если тебе не запретили ее говорить.