— Отказаться от идеи Шамбалы нам никто не позволит!
— А от нее и не надо отказываться. Но Законы Неба надо переписать заново, они отвергнуты Алтаем почти все!
— Вопрос о законах решен еще в Лхасе, лхрамба.
— В том-то и дело, что в Лхасе…
Только теперь Куулар Сарыг-оол прошел к столу, заваленному бумагами, и опустился на грубо сколоченную скамью. Бабый молча протянул ему листок, исписанный с обеих сторон. Белый Бурхан прочел первые три из сорока пунктов, кивнул:
— Решены. — Потом прочел следующие пять, поморщился: — Решим завтра! — остановился на девятом: «Разгром православной миссии и ликвидация церквей», вздохнул: — Пока не по зубам! Это мы оставим хану Ойроту…
— «Белый Бурхан объявляет все религии ложными и потому никаких молений, кроме молений ему, не разрешает. Виновные будут подвергнуты проклятию неба и превращены в животных, бродящих по лесам и пожирающих друг друга…» Не слишком ли круто, лхрамба? Да еще с угрозами, которые мы все равно не сможем выполнить!
Бабый вздохнул:
— Это было предложено самим таши-ламой… Все религии, как вам известно, категоричны. Не могу же я написать: молитесь, кому хотите, но знайте — лестницу, что ведет на Небо, держит в своих кладовых, полных сокровищ, только Белый Бурхан?.. Это будет нелепо по существу и удивит не только попов и камов, но и всех, у кого есть хотя бы крошечные мозги!..
Куулар Сарыг-оол рассмеялся:
— Вот и надо их выбить нашей парадоксальностью! Нам не нужны люди с мозгами, нам нужны только исполнители воли неба, целые армии фанатиков-ярлыкчи!.. Мы спасем все девять заветов и доброе имя самого хана Ойрота только неожиданными поворотами мысли, удлинив каждую из девяти заповедей бесконечной цепью оговорок, позволяющих нарушать любую из них, не нарушая ни одной!
Бабый недоуменно уставился на Куулара Сарыг-оола:
— Но тогда из девяти Заповедей Неба категоричной не останется ни одна!
— Одну мы все-таки оставим: Белый Бурхан пришел на Алтай навсегда и никаких других поклонений чуждым ему богам не потерпит! И таши-лама будет не в обиде, и ваша любовь к категоричности останется нетронутой… Что же касается остальных, то их надо переписать, убрав какую бы то ни было категоричность вообще! Скажем, так: «Мы, скотоводы и пастухи, — мирный народ. И мы готовы закопать наше оружие, стреляющее огнем, и затупить оружие, наносящее тяжелые раны, если тот, кто живет с нами, как брат и друг, сделает то же самое… Долой оружие-символ несправедливости!»
Бабый растерянно кивнул:
— Да, это примут…
— Вот и действуйте, лхрамба.
Чочуш шел в свою нишу, когда Чейне подняла камень, впуская к себе Ыныбаса. Что-то в виде легкой зависти коснулось сердца и тут же ушло, сменившись острой жалостью к этим обманутым людям. Один из них был ослеплен грандиозностью замыслов дугпы Мунхийна и потому преданно служил ему, не жалея себя, а его любимая женщина, жена, одурманенная зельем черного колдуна, верила, что каждый мужчина, входивший к ней, был ее Ыныбас… И хотя они оба обмануты по-разному, суть одна: вместо реального мира они жили в выдуманном, несуществующем на самом деле! Но ведь когда-то они оба прозреют и все поймут!
Чочуш вернулся на камень у входа, обжитый ночными воинами охраны, прислонился спиной к шершавой стене скалы, уходящей круто вверх. Гасло солнце, закатываясь за далекие горы, отмерив в его неудавшейся жизни еще один день…
Слева послышались шаги. Это Техтиек. Он один ходил по пещере, переделанной в Храм Идама, как хозяин, уверенный в том, что скоро случайные гости съедут, и ему пора будет браться за уборку. Да, Техтиек единственный, кого дугпа Мунхийн не обманул посулами, а просто заставил служить себе, поставив на колени и взяв страшную клятву на верность.
— Чочуш? Ты почему здесь один?
— Не могу спать в пещере. Душно. Техтиек обошел бурхана, сел рядом.
— Тебе хорошо, у тебя есть дело. А зачем меня Белый Бурхан держит здесь? Если я ему не нужен, пусть отпустит.
Чочуш невесело рассмеялся:
— Ты плохо знаешь дугпу Мунхийна! Он никого зря возле себя не держит! Когда я или ты будем ему не нужны, он сделает из наших голов габалы! Это чаши для масла и вина, их ставят на почетное место в храмах и монастырях, рядом с бурханами… Их оправляют в золото, серебро, украшают драгоценными камнями… У дугпы Мунхийна сейчас нет ни одного габала, хотя есть Храм Идама. Рано или поздно на алтарь Агни Йоги потребуются священные чаши. И наши с тобой головы, Техтиек, хорошо для них подойдут — мы и знатные и великие…
Техтиек побледнел, наклонился к Чочушу, спросил шепотом:
— Ты шутишь, бурхан?
— Я не шучу…
Губы Чочуша были растянуты в широкой улыбке, а глаза полны слез.
Глава восьмая
ОБРЯД ОЧИЩЕНИЯ
Выслушав советы и наставления иерея, Винтяй собрал свою худосочную дружину, посадил на коней, вооружил, чем смог, повел в горы, твердо решив крушить по пути встречных и поперечных, кто послабее и сдачи не даст. Но, к его немалому удивлению, все горные тропы и дороги оказались так забитыми верховыми, что ни о какой разбойной потехе и разговора быть не могло. Пришлось даже самим искать потаенные тропы, чтобы сберечь не только коней и оружие, но и собственные шкуры. Да только разве спрячешься от людей? Нет-нет, да и кольнут вслед злым взглядом:
— Хан Ойрот приказал закопать оружие, а вы?
— Уж не с ханом ли Ойротом собрались воевать, орусы?
— Нельзя с оружием-то в святую долину ехать!
Винтяй отмалчивался или только щурился, глядя в глаза каждому презрительно и насмешливо. Иногда отмахивался:
— Не нужен нам ваш Ойрот-Бурхан! На охоту едем в горы!
Но оружие, в конце концов, приказал припрятать до случая, не держать его на виду пока. У Сургаша стали попадаться группы русских кержаков с дубинами. С ними обменивались ухмылками, иной раз перебрасывались словами:
— На охоту, мужики?
— На ее! За двоеногими, хе-хе!..
— А вдруг и у них ружья?
— Попадаются. Да токмо таких-то вояк мы видали!.
— Не скажи! Среди них тоже отменные стрелки попадаются! Белку в глаз одной дробиной бьют!
— Ниче! До сурьезной драчки дойдет, наш верх все едино будет!
В это, последнее, Винтяй верил плохо. Уж слишком много людей орды шло в долину, ставшую священной, послушать хана Ойрота, а если повезет, то и самого Белого Бурхана увидеть!..
Сунься к ним, озверелым!.. Конями затопчут запросто, нагайками посекут, топорами порубят…
— Мало наших, — покачал головой ктитор Василий, увязавшийся с ними на легкий разбой, — может, возвернемся, православные? Куды нам воевать с энтакой оравой, господи прости!