Читать интересную книгу Период самостоятельности Русской Церкви (1589-1881). Патриаршество в России (1589-1720). Отдел первый: 1589-1654 - Митрополит Макарий

Здесь же скажем еще об одной епархии, находившейся во власти униатов временно, именно о Смоленской и Черниговской. Известно, что по договору 1618 г., заключенному в деревне Деулине близ Троицко-Сергиевой лавры, русские принуждены были уступить Польше Смоленск, Дорогобуж, Рославль, Чернигов, Стародуб, Новгород Северский, Трубчевск и другие города с посадскими людьми и с уездными пашенными крестьянами, кроме гостей и торговых людей, которым отдавалось на волю, кто в которую сторону захочет, а духовенство, воевод, приказных и служилых людей Польша обязывалась выпустить из тех городов в Московское государство со всем их имением. Наместо православного духовенства, которое должно было удалиться, польское правительство прислало сюда духовенство униатское; православные монастыри отданы были настоятелям-униатам; в некоторых городах появились даже латинские монахи – доминикане и иезуиты. Около 1625 г. учреждена здесь униатская архиепископия под названием Смоленской и Черниговской и первым архиепископом в нее назначен архимандрит виленского Троицкого монастыря Лев Кревза, известный своею ученостию и ярою приверженностию к унии. При нем положение православных в епархии было невыносимое, потому что он не позволял им иметь нигде ни одной церкви. Для противодействия ему, разумеется тайного, и для подавания этим православным духовной помощи митрополит Иов Борецкий и переименовал, как мы видели, Перемышльского епископа Исаию Копинского в архиепископа Смоленского и Черниговского. И он, проживая обыкновенно в своих заднепровских монастырях, удобно мог ставить священников и совершать другие святительские действия для православных, живших от него неподалеку, в Северском и Смоленском крае. Вторым униатским архиепископом Смоленским и Черниговским был Андрей Квашнин-Золотой, заслуживший имя «гонителя» православных. До взятия Смоленска поляками в 1613 г. он сам был православным, считался учеником тамошнего православного святителя Сергия и пользовался его особенною любовию. Но когда Смоленск перешел под власть Польши и Сергия не стало, Квашнин-Золотой принял унию и в 1640 г., получая королевскую привилегию на архиепископию, «дал присягу, что ему учинить в Смоленску, и в Дорогобуже, и в Чернигове, и в Стародубе всех людей благочестивыя христианския веры в унии, а старую веру греческаго благочестия искоренить без остатку». Он, так же как и его предместник, не позволял православным иметь ни одной церкви, и, когда некоторые православные дворяне решились построить себе церковь на собственном грунте, архиепископ сжег ее, а самих строителей преследовал судебным порядком. И подобное продолжалось до тех пор, пока Смоленск и прочие города уже во 2-й половине XVII в. не присоединились снова к Московской державе.

Таким образом, униатское духовенство оставалось вполне верным той протестации, какую заявило на сейме 1635 г. Оно добровольно не уступало и не дозволяло православным ни одной церкви; оно силою отстаивало за собою те церкви, которые отдавали им королевские комиссары; оно не отнимало этих церквей назад только там, где не в силах было отнять. Частные жалобы на все такие нарушения сеймовой конституции, раздававшиеся повсюду, мало приносили пользы: местные суды большею частию поддерживали сторону униатов. Оставалось ходатайствовать на сеймах и пред королем: православные так и поступали. Волынское дворянство в каждой своей инструкции послам, отправлявшимся на сеймы (1638–1646), повторяло наказ стараться прежде всего о том, чтобы сеймовая конституция 1635 г., утвердившая права православных, дарованная королем Владиславом при его избрании и коронации, была выполняема с точностию; чтобы протестация униатов, заявленная на том же сейме, была уничтожена; чтобы притеснения православным со стороны униатского духовенства, особенно в епархиях Владимирской, Перемышльской, Холмской, были прекращены и православным отданы были церкви в Люблине, Красноставе, Сокале, Бельске и других местах, назначенные комиссарами. С такими же ходатайствами ездило на сеймы и православное духовенство, начиная с самого митрополита. Чего стоили эти поездки и эти ходатайства, можно видеть из письма Могилы к членам Минского братства в 1640 г. Здесь он говорил, между прочим: «Ввиду новых гонений на православную Церковь я приготовился ехать на сейм и готов отдать последнее мое здоровье на услугу вам, если вы меня поддержите. Не безызвестно вам, сколько потрудился я на прежних сеймах для нужд Церкви и как издержался: все сокровища моих предков, господарей, на то пошли и у меня не осталось ничего из золота, и серебра, и драгоценностей отцовских, а монастырские имения все истощены и опустошены во время недавних войн и набегов татарских. Прошу вас сделать складчину и прислать мне помощь в Варшаву; без поддержки от вас я, показавшись в Варшаве, тотчас должен был бы воротиться назад, ничего не достигнув. Обещаю вам приложить всякое старание и докучать послам, чтобы они исходатайствовали всем нам успокоение». И если не теперь, то на сейме 1641 г. усилия православных действительно увенчались немаловажным успехом. Приняв во внимание, с одной стороны, что для не состоящих в унии свобода богослужения утверждена «Статьями», данными королем при его избрании, и теми же «Статьями» и королевскими комиссарами назначены и указаны как униатам, так и неунитам епископства, братства, церкви, а с другой стороны, что эта свобода богослужения нарушена отнятием церквей у православных униатами и спокойствие между ними вновь нарушено начавшимися тяжбами, сейм 1641 г. постановил: во-первых, все судные дела, вновь начавшиеся между униатами и неунитами, духовными и светскими, равно и состоявшиеся уже судебные определения по тем делам, штрафы и секвестры имеют быть рассмотрены на следующем сейме и по расследовании подвергнуться новому решению; во-вторых, на будущее время по всем делам уголовным между униатами и неунитами те и другие должны относиться прямо на сейм, где он будет назначен, а по делам духовным, каковы об отнятии церквей, расследования должны производить местные суды и, не постановляя своего решения, отсылать эти дела в реляционный королевский суд, который и будет решать их окончательно на основании сеймовой конституции 1635 г. Униаты тотчас поняли, что новое постановление сейма направлено против них, что они могут лишиться всего, что доселе отняли у православных при покровительстве местных судов, и что впредь уже нельзя будет так дерзко обижать православных и отнимать у них церкви и монастыри, назначенные им самим правительством. И потому униатский митрополит Антоний Селява, а с ним и несколько латинских бискупов и светских сенаторов внесли в сенате свой протест против этого постановления сейма.

Много потрудился Петр Могила, чтобы улучшить внешнее положение Западнорусской Церкви посреди латинян и униатов, и оно действительно улучшилось по крайней мере в тех епархиях, где православные имели своих архипастырей. Вместе с тем ревностный митрополит старался всеми мерами улучшить и внутреннее состояние вверенной ему Церкви.

Мы видели, что еще прежде в некоторых православных братствах и монастырях Западной России существовала особая должность казнодеев, т. е. проповедников, которые и возвещали слово Божие с церковной кафедры. Такие проповедники были в братствах Виленском, Львовском и явились в новых братствах – Луцком, Кременецком и других, судя по их уставам. При Петре Могиле находим проповедников и в Киеве, в Киево-Печерской лавре и в Киево-братском училищном монастыре. Из печерских проповедников известен Тарасий Земка, хотя от него не сохранилось ни одной проповеди; из братских – ректор училища и настоятель братского монастыря Игнатий Оксенович Старушич. От последнего дошло до нас «Казанье погребовое» (Киев, 1641) на смерть князя Ильи Четвертинского, которое можно назвать и похвальным Словом, так как оратор восхваляет здесь сначала древность рода умершего князя, потом его воинские подвиги, наконец, его христианские добродетели. Кроме того, дошел до нас целый рукописный сборник поучений, произнесенных в Киеве около 1641 г., вероятно кем-либо из братских училищных проповедников, может быть, тем же самым Игнатием Старушичем, так как составитель поучений ссылается не только на славянские и польские, но и на латинские и греческие книги, приводит свидетельства из Скарги, из Барония, из древних церковных писателей Прокопия и Созомена, даже из языческих – Сенеки и Плутарха и показывает свое знакомство не с греческим только, но и с еврейским языком. В сборнике этом содержатся поучения почти на все воскресные и праздничные дни года, а на некоторые дни даже по два и по три поучения. Автор берет темы из дневных чтений, евангельских и апостольских, и раскрывает истины большею частию только с положительной стороны, но по местам касается латинян и униатов. Так, в одном поучении он доказывает, что должно поститься в установленные посты, в среды и пятки, а не в субботы и воскресенья; в другом (на день Пятидесятницы) говорит об исхождении Святого Духа от единого Отца; в третьем припоминает о двух владыках, которые, стараясь сделаться угодными королю и добыть себе места в его сенате, самовольно отправились в Рим к папе, никем не уполномоченные, и от лица всей России в царстве Польском приняли унию, тогда как русским о том и во сне не снилось, и укоряет униатов за то, что они ограбили православные церкви и монастыри и довели их до запустения. Очень естественно, если проповеди православных казнодеев были на первых порах невысокого достоинства – вследствие чего, вероятно, и не издавались в печати – и если эти казнодеи подражали латино-польским казнодеям и пользовались их печатными проповедями, в чем и упрекал православных Мелетий Смотрицкий по отпадении своем в унию. Подражательность была неизбежна: православные училища были заведены по образцу латино-польских и при недавности своего учреждения еще не успели принести вполне зрелых плодов и приготовить самостоятельных ученых и ораторов. При всем том православные были довольны своими казнодеями, хвалились ими, и их проповеди могли приносить свою долю пользы по крайней мере в тех местах, где произносились.