Он спросил у окружающей его ночи, отчего он так сурово обошелся с этой молодой женщиной? Ведь она – сама любовь, сама нежность, само обаяние. Да, на заре жизни она погналась за несбыточной мечтой, но с кем этого не случается?
Питу задавался и другим вопросом: с какой стати самой красивой девушке в округе любить его – медведя, урода, бедняка, когда подле нее распускает хвост красивый и знатный господин, главный местный павлин.
Затем Питу утешал себя тем, что у него, Питу, есть свои достоинства и сравнивал себя с фиалкой, которая испускает сладостный аромат, неслышная и невидимая миру.
Поскольку иного способа испускать аромат не существует, он, несомненно, был абсолютна прав; впрочем, основным источником этой правоты было арамонское вино, что лишний раз подтверждает старинную мудрость, гласящую, что истина – в вине.
Итак, вдохновленный философией на борьбу со своими дурными наклонностями, Питу признал, что вел себя с девушкой скверно, если не преступно.
Он сказал себе, что таким поведением мог вызвать к себе одну лишь ненависть, что расчеты его были из рук вон плохи, что если Питу и впредь будет проявлять свою строптивость, Катрин, ослепленная прелестями г-на де Шарни, воспользуется этим предлогом, чтобы оставить без внимания блестящие и основательные дарования Питу.
Следовательно, необходимо было уверить Катрин в своей кротости.
Каким же образом?
Ловелас рассудил бы так: эта девушка изменяет мне и водит меня за нос; я обману ее и посмеюсь над нею.
Ловелас сказал бы: я оболью ее презрением, и пусть ей станет стыдно за ее распутство. Я внушу ей страх, я опозорю ее, я отобью у нее охоту бегать на свидания.
Питу, добрая душа, разгоряченный триумфом и белым вином, поклялся себе, что заставит Катрин раскаяться в равнодушии к такому молодцу, как он.
Добавим, что в своем целомудрии Питу и помыслить не мог, чтобы прекрасная, скромная, гордая Катрин всерьез увлеклась г-ном Изидором; он был уверен, что она просто кокетничает с этим красавцем, пленившим ее кружевными жабо, лосинами и сапогами со шпорами.
А разве мог захмелевший Питу ревновать к жабо и шпорам?
В один прекрасный день г-н Изидор уедет в город, женится на какой-нибудь графине, забудет о Катрин – и конец роману.
Вино, возвращающее молодость старцам, внушило отважному командиру арамонской Национальной гвардии эти стариковские мысли.
Меж тем покамест нужно было уверить Катрин в своей кротости, а для этого Питу решил взять назад все злые слова, что успел наговорить девушке.
Раз так, следует вновь увидеться с Катрин.
Для человека хмельного и не имеющего часов времени не существует.
Часов у Питу не было, а пройдя от силы десять шагов, он стал пьян, как сам Вакх или его возлюбленный сын Феспис.
Он напрочь забыл, что расстался с Катрин в три часа, а дорога до Писле отняла у нее час, не больше.
Надеясь догнать ее, он, не разбирая пути, ринулся напролом через лес по направлению к Писле.
Пока он воюет с деревьями и кустами герцога Орлеанского, вернемся к Катрин.
Грустная и задумчивая, она ехала домой следом за матерью.
Возле самой фермы дорога пересекает болото и сильно сужается; лошади могут пройти по ней только одна за другой.
Матушка Бийо поехала первой.
Катрин хотела последовать за ней, когда услышала призывный свист.
Обернувшись, она разглядела среди листвы фуражку с галуном, принадлежащую лакею Изидора.
Она крикнула матери, что скоро догонит ее, и мать спокойно поехала вперед – ведь до фермы было рукой подать.
Лакей подошел к Катрин.
– Мадмуазель, – сказал он, – господину Изидору срочно необходимо поговорить с вами; он просил назначить место, где он мог бы увидеть вас сегодня в одиннадцать вечера.
– Боже мой, – воскликнула Катрин, – что случилось?
– Не знаю, мадмуазель; я знаю только, что он получил из Парижа письмо с траурной печатью; я уже целый час дожидаюсь вас здесь.
На колокольне в Виллер-Котре только что пробило десять; звон кимвала медленно замирал в воздухе, и вместе с ним один за другим улетали вдаль часы.
Катрин огляделась кругом.
– Ну что ж, здесь темно и покойно, – сказала она, – я буду ждать вашего хозяина здесь. Лакей вскочил на лошадь и ускакал. Встревоженная Катрин возвратилась на ферму. Что мог сообщить ей Изидор в такой поздний час, кроме дурной вести?
Любовные свидания обставляются иначе.
Но какое все это имело значение? Главное, что Изидор хочет ее видеть, – к нему она не побоялась бы прийти и в полночь на кладбище.
Поэтому, ни минуты не поколебавшись, она пожелала матери спокойной ночи и поднялась к себе.
Мать, ничего не заподозрив, разделась и легла.
Впрочем, если бы даже бедная женщина что-то и заподозрила, это бы ничего не изменило. Ведь Катрин была на ферме законной хозяйкой!
Хозяйка же эта, войдя в свою комнату, не разделась и не легла.
Она ждала.
Часы на колокольне пробили половину одиннадцатого, затем без четверти одиннадцать.
Тогда она погасила лампу и спустилась в столовую.
Окна столовой выходили прямо на дорогу: девушка открыла одно из них и проворно спрыгнула на землю.
Окно она оставила открытым, чтобы таким же путем вернуться назад, и только притворила ставни.
Она быстро добежала до назначенного места и, прижав одну руку к пылающему лбу, а другую – к колотящемуся сердцу, тщетно пытаясь унять дрожь в ногах, принялась ждать.
Впрочем, ждать ей пришлось недолго. Вскоре из лесу донесся стук копыт.
Она сделала шаг вперед и увидела Изидора. Лакей держался поодаль.
Изидор, не спешиваясь, протянул Катрин руку, помог ей взобраться на круп своего коня, обнял ее и сказал:
– Катрин, вчера в Версале убили моего брата Жоржа; брат Оливье призывает меня к себе, я уезжаю, Катрин. Горестно всхлипнув, Катрин сжала виконта в объятиях.
– О! – застонала она, – если они убили вашего брата Жоржа, они убьют и вас.
– Катрин, что бы ни было, мой старший брат ждет меня. Вы ведь знаете, Катрин, как я люблю вас.
– О, останьтесь, останьтесь, – взмолилась Катрин, которая из всех слов Изидора поняла только одно: он уезжает.
– Но это мой долг, Катрин! Я обязан отомстить! Отомстить за брата Жоржа!
– О горе мне! – вскрикнула Катрин и, дрожа всем телом, не помня себя, припала к груди Изидора.
Слеза выкатилась из глаз виконта и капнула на шею девушке.
– О, – сказала она, – вы плачете, значит, вы меня любите.
– Да, Катрин, да, но брат, старший брат пишет мне:
«Приезжай!» Могу ли я ослушаться?
– Тогда поезжайте, – сказала Катрин, – я не держу вас.