— Изыди, предательский хвост! Ибо как небо не делится надвое, и солнце не имеет осколков!.. Ну, короче, ты поняла, — он с хрустом впился в свежий стебель дурмана и поковылял прочь.
Ника бросилась за ним, схватила за лапу.
— Не трожь меня, от тебя торговцем пахнет! Предательский хвост... Предательские уши... А жопа хороша, но тоже предательская...
— Но я не хотела! — проклюнулся, наконец, в моем присутствии голосок у бедной Ники. — Я не просила, он сам наложил благословение!..
Гул в харчевне стал громче. Парни удивленно переглядывались — видали, а она, оказывается, по-человечески говорить может!
— Конечно, панду всякий обидеть может! — воскликнул по обыкновению хмельным голосом Та’ки. — А все почему? Правильно, потому что совести у вас нет. Отсутствие совести ведет к предательской жопе — вот в чем истина...
— Прости, ну пожалуйста! — пролепетала Ника.
— Бог простит! — величественно ответил Та’ки и громко рыгнул. — Ну то есть я прощу. Наверное. Но завтра.
— А если я сварю репу с медом?.. — умоляющим тоном проговорила Ника.
— Репу? — переспросил Та’ки. — С медом?.. Нет, не сработает. Моя милость не продается!
— А если уши почешу?.. — уже еле слышно пролепетала кошка.
Та`ки замер, нервно дернул сначала одним ухом, потом вторым.
— Уши? Ну это... Если уши — тогда, может, к вечеру...
— Спасибо!
Облегченно улыбаясь, она прильнула к мохнатой шубе панды.
— А пока ты все равно — изменница, — обиженно проговорил Та’ки и, забавно переваливаясь с лапы на лапу, побрел в свою овощную кладовку.
Ника пулей бросилась на кухню — видимо, на всякий случай репу варить для сварливого божества.
А мне нужно было прямо сейчас определиться, буду я что-то делать для тех четырех кошек в клетке, или не буду.
Глава 7. Когда твой друг палач
Отоспавшись пару часов, я позвал к себе в комнату Нику. Или, вернее сказать, вызвал барышню на ковер.
Она вошла, как всегда, бесшумно ступая мягкими лапками в туфельках, будто к ее подошвам были приклеены шарики ваты. И робко остановилась у двери, опустив голову.
— Ты... меня звал? — тихо спросила она, нервно теребя подол своего коротенького розового платьица, из-под которого жалобно выглядывал пушистый хвост.
— Звал, — строго сказал я и указал рукой на стул. — Присаживайся.
Ника приблизилась к стулу и опасливо присела на самый краешек.
— Знаешь, мне неприятно это говорить, но...
— Я тебя разочаровала?.. — проговорила кошка, впервые поднимая на меня взгляд.
Боже мой, да будь у меня даже каменное сердце — оно непременно бы сжалось при виде таких глаз! Огромные, зеленые, блестящие от выступивших слез.
— Нет, — невольно смягчившись, сказал я. — Не разочаровала. Скорее огорчила и расстроила. Потому что вдруг оказалось, что ты не доверяешь мне. И не собираешься делиться своими проблемами, а намерена втихомолку решать все сама. Так вот, если это — твоя принципиальная позиция, то я бы предпочел разорвать контракт.
— Как?.. — переспросила Ника, выразительно моргнув. От движения век из ее глаз брызнула скопившаяся под ресницами влага.
Я подвинул свой стул и присел рядом с Никой.
— Понимаешь, малыш, тут расклад такой. Или ты со мной, или сама по себе. Выбирай.
— Выбирать?.. — эхом повторила за мной кошка.
— Да. И если ты — со мной, то первым о твоих неприятностях должен узнавать я, а не городская стража. И ты не будешь решать за меня, стоит мне вмешиваться в то или иное дело, или же нет. Потому что мы станем одной командой, понимаешь? И если мне потребуется какая-то помощь, я хочу быть уверенным, что могу обратиться к тебе. И наоборот — я должен знать, что если помощь потребуется тебе, ты мне скажешь об этом. А еще я хочу, чтобы ты раз и навсегда перестала называть меня хозяином. Я ж тебе не какой-нибудь рабовладелец или надзиратель латифундий. Понимаешь?
— Нет, — с подкупающей прямотой выпалила Ника. — То есть не совсем. Не все. Про фундии я не поняла.
Я нетерпеливо махнул рукой.
— Ну и хрен бы с ними, как раз это — не важно. Так ты готова принять новые условия, или мне продолжать ждать от тебя сюрпризов?..
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Сюрпризов больше не будет, обещаю тебе! — выдохнула Ника и, сорвавшись со своего стула, низко по-японски поклонилась. — Я больше не огорчу и не расстрою своего хозяина! То есть своего Даню, — не задумываясь исправилась девушка, просто заменив слово «хозяин» на мое имя. Потом поняла, что прозвучало как-то немножко не так, вспыхнула и поправилась снова: — То есть... не расстрою тебя.
— Ну и хорошо, — отозвался я, с удовольствием ероша ей макушку. — Потому если вдруг когда-нибудь опять случится что-то похожее на сегодняшнюю ночь — можешь не сомневаться, это будет финал наших взаимоотношений. А мне бы этого не хотелось. Ясно тебе?
— Ясно... Даня.
— Ну и молодец. Теперь это... Обними меня, что ли, — буркнул я.
В самом деле, я что, зря себе кошку заводил?
Ника заулыбалась и повисла у меня на шее.
Приятно, однако! Но я сказал еще не все...
— А теперь пообещай мне, что никаких попыток помочь своим сестрам ты предпринимать не будешь.
Руки Ники на моей шее ослабли, безвольно стекли вниз.
— Как скажешь...
— Но я сам постараюсь помочь им. Договорились?
Вместо ответа ее тонкие ручки вновь крепко обвились вокруг моей шеи.
Ну то-то же, дуреха.
— Поесть что-нибудь принесешь? — попросил я. — А то мне бы как-нибудь незамеченным мимо Майи проскользнуть, чтобы наша командирша меня на тренировку не замела. Я тут себе кое-какие другие дела наметил, и ждать они не могут.
Ника с готовностью кивнула и исчезла из комнаты, и вскоре появилась со свертком за спиной и кувшином в руках.
Быстро перекусив, я в наглую свалил из нашего кабака и отправился в Ямы.
День по-прежнему радовал солнцем, от которого палая листва казалась оранжевой, а гладкие высохшие от дождя булыжники мостовой радостно блестели. Хорошо!..
Я шел весь такой красивый, в хорошей дорогой одежде, с прицепленным к поясу черепом и нередко ловил на себе выразительные женские взгляды. А мне вспоминалось брезгливое выражение лица у той горожанки, которой я осмелился протянуть руку, чтобы помочь выйти из экипажа, и сморщенные носы аристократов в ложах на арене, и от этого становилось весело.
А потом я свернул на главную площадь, и от веселья не осталось и следа.
Клетка с узницами по-прежнему стояла на своем месте, и запертые в ней кошки выглядели просто чудовищно. Беленькая надрывно кашляла. Замотанная грязной тряпкой рана у строгой кошки кровила, а сестренки тщетно пытались согреться, обнимая друг дружку. Студенистая жижа, лежавшая в их миске, так и осталась нетронутой.
Содрогнувшись, я ускорил шаг и вскоре оказался рядом с тюрьмой.
Охранники не сразу меня узнали. А когда узнали, изумленно вытаращили глаза и принялись беспардонно разглядывать всю мою амуницию и одежду, присвистывая и щелкая языками от того, как высоко умудрился подняться мойщик грязных плошек.
Без разговоров они пустили меня на закрытую территорию, где прямо на дороге я увидел курящего Гая.
— Приветствую, мастер! — с улыбкой крикнул я.
Гай обернулся — и я увидел лиловый кровоподтек у палача на правой скуле.
— О, здорово, Даниил, — как-то мрачненько отозвался тот. — Проходи, будь как дома.
Я хмыкнул. Хорошенькое такое пожелание — быть в тюрьме, как дома.
— С кем силой мерился? — спросил я, по старой привычке доставая свои папиросы за компанию.
— Да так, — усмехнулся Гай. — Коллегу учил профессиональной этике.
— А-аа, — протянул я. — И как прошло обучение? Коллега узрел истину?
— Понятия не имею, что он там в лечебнице узрел... со сломанной челюстью... — проговорил Гай, глубоко затягиваясь горьким дымом. — А вот мне завтра предстоит узреть городского судью, потому что эта скотина еще и жалобу на меня подала. Сучья натура.