от них, нашли и передали его нам?
Если же наука представляет предков наших не только не варварами, но борцами за цивилизацию, людьми, сохранившими высокую способность не мириться со злом, неутомимо и победоносно с ним боровшимися; если при внимательном изучении жизни их, многотрудной, суровой и подвижнической, может возбуждаться только чувство удивления и благодарности, а не упрек, то, с другой стороны, какое значение могут иметь попытки тех людей, которые стараются расцветить и разукрасить эту суровую и многотрудную жизнь предков, нашить яркие заплаты на их простую одежду? Что могут прибавить к славе древних русских людей утверждения, что они давно уже чеканили свою монету, что они еще до Рюрика производили обширную торговлю, что они имели важные общественные учреждения еще во времена Русской Правды, первая статья которой говорит: «Если убьет человек человека, то убийце должен мстить такой-то и такой-то родственник убитого»? Прибавить к славе предков подобные утверждения не могут, но убавить могут очень много, ибо когда обнаруживаются средства, то необходимо рождается упрек, зачем же не воспользовались этими средствами, зачем с их помощию не скоро вышли из того состояния, которое признано было неудовлетворительным? Не говорим у?ке о вреде, который наносится этими утверждениями правильному пониманию отечественной истории, ибо читатель, видя общество расцвеченным вначале и не находя соответствующих этому явлений после, необходимо приходит к мысли, что общество не преуспевало, но шло назад. Здесь дело идет не о чисто ученых вопросах: как, например, веком ранее или веком позднее начали у нас бить монету? Как обширна была торговля в древней России? Кем построена известная церковь — византийскими, западными или русскими художниками?
Дело идет не о подмечании любопытных учреждений и обычаев, не об отыскании связи между ними и последующими учреждениями и обычаями, дело идет о той неприличной, вредной для науки раздражительности, с какою решаются эти вопросы. Явится статья, в которой доказывается, что известное полезное учреждение, известный похвальный обычай явился в древней России веком позднее, — и вот на нее нападают с гневом, заподозривают автора в намерении помрачить славу предков. Найдут какое-нибудь любопытное учреждение, обычай и, вместо того чтобы приискать ему надлежащее место в ряду других явлений, лишают его всякого места, преувеличивая его значение. Крайность вызывает другую крайность: люди, оскорбленные подобными преувеличениями, перегибают дугу в противоположную сторону, стараются указывать в древнем русском обществе одни черные его стороны и, как обыкновенно бывает при страстных увлечениях, начинают верить, что в древней России все было дурно, тогда как противники их начинают верить, что все в ней было хорошо. Но легко понять, как вредно для науки, как препятствует верному пониманию прошедшего, верному объяснению настоящего из прошедшего это стремление отыскивать только хорошее или дурное, причем большею частию явления берутся отдельно, без связи друг с другом.
Нам скажут, что из борьбы противоположных мнений возникает наконец истина. Справедливо, однако, наука не может же становиться на противоположных концах, на севере или на юге, на востоке или на западе, ибо на противоположных сторонах необходимо найдется односторонность, следовательно, отсутствие истины; обязанность науки — спешить уяснением дела, спешить прекращением спора, продолжение которого может быть очень вредно в таком важном деле, как познание отечественной истории, народное самопознание. Многие из людей, желающих расцветить старину, действуют так из чувства в высшей степени почтенного, из чувства любви к своему; но увлечение всяким чувством, как бы оно почтенно ни было, может повести к очень вредным последствиям: чувства должны руководиться светом разума; известно, что позволяли себе жрецы Цибелы и других азиатских божеств, увлекавшиеся чувством очень почтенным — желанием служить и жертвовать своему божеству.
Мы сравнили наших предков с людьми передовыми, которые, подвергаясь всякого рода лишениям, физическим и нравственным, совершили многотрудный подвиг и по тому самому часто не могут являться перед нами в привлекательном образе. Если есть люди, которые из любви к своему стараются изукрасить этот образ, не думая, что этим самым уменьшают подвиги предков, то могут найтись также люди, которые, взяв этот образ, как он есть, постараются приравнять к нему свой собственный образ, позабыв, что предки как только вздохнули свободнее после великого труда, так начали искать средства изменить этот образ, в чем оставили для нас священный завет и пример. В великую эпоху возрождения наук в Европе, когда пред сгорающими жаждою познания людьми открылся дивный мир произведений древнего гения, нашлись люди, которые до того увлеклись, что начали жалеть об исчезнувшем древнем мире, о его верованиях, и некоторые даже действительно заставляли себя уверовать в олимпийские божества. Неудивительно, что и у нас когда перед сгорающими жаждою народного самопознания людьми открылись древние памятники, то некоторые увлеклись и признали превосходство старого пред новым, позабыв, что новое бесконечно выше старого именно этою возможностию народного самопознания, приготовленного знанием вообще, знанием, которое досталось нам вследствие многотрудного подвига предков. Но есть надежда, что эпоха увлечений приближается к концу; что недолго изучение отечественной истории будет для нас делом новым, допускающим увлечение; что скоро мы получим способность стать пред лицом науки просто, внимать ее вещаниям благоговейно и спокойно, как прилично важности предмета.
1856 г.
ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ УСТАНОВЛЕНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПОРЯДКА В РОССИИ ДО ПЕТРА ВЕЛИКОГО
(Публичные чтения)
ЧТЕНИЕ ПЕРВОЕ
Если к каждому частному человеку можно обратиться с вопросом: «Скажи нам, с кем ты знаком, и мы скажем тебе, кто ты таков», то к целому народу можно обратиться со следующими словами: «Расскажи нам свою историю, и мы скажем тебе, кто ты таков».
В настоящее время, когда у нас обнаружилась такая сильная потребность познать свое прошедшее, познать, кто мы таковы, я не решился занять ваше внимание, мм. гг. [милостивые государи], изложением событий внешней отечественной истории, но счел более приличным представить в сжатом очерке важнейшую сторону нашей внутренней истории, именно постепенное установление государственного порядка, или, как выражались наши предки, наряда в Русской земле.
Где, при каких природных влияниях действовал народ и с какими чужими народами и государствами изначала и преимущественно должен был иметь дело — вот первые вопросы в истории каждого народа.
Задолго до начала нашего летосчисления