Читать интересную книгу Душа нежна - Ирина Шевелева

Петр Алешкин ничего не выдумывает, даже самого фантастичного в своей прозе. Зато и ничего не проглядит, не упустит. И если бы не он, то кто вспомнил бы забытое на целое столетие могучее творение бытийного закона, выдвинутого главным на Руси сословием. "Памятка трудового крестьянина".

"I. Помни: только тогда ты будешь свободным гражданином, когда в России будет власть, народом избранная, народом сменяемая и народом контролируемая...

IV. Помни, что не одна только крестьянская организация борется с существующей властью, но не каждая из борющихся организаций добивается тех порядков, которые нужны трудовому народу...

X. Помни: Союз Трудового Крестьянства своим мощным выступлением заставит всех врагов трудового народа сложить оружие и положить конец братоубийственной войне...

Помни и крепко помни: без земли ты раб, как крестьянин, без воли ты раб, как гражданин".

Самая фантастическая программа в истории России. Путь в новое романное время.

Долог, тяжек путь. Чреват неведомыми превращениями от непредсказуемых встреч.

ГЛАВА IV

"ПИРАМИДА"

Конечно, это была воля случая, на встречу с которым, сказочную встречу с кудесником в неведомом, всегда уповал писатель Алешкин и герой его прозы. Случая-символа, вмещающего множество граней.

Судьбоносного в истории русской литературы, ставшего вехой в ней.

Умирающий 95-летний Леонид Леонов попросил Петра Федоровича привезти ему газету "Коммерсантъ-Дейли":

"- Говорят, что там сказано: престарелый Леонов утер нос писателям".

Просьба к Алешкину была вполне естественной, ведь именно в его издательстве "Голос" вышла великая русская книга "Пирамида. Роман-наваждение в трех частях". Этот факт из тех, что и обстоятельства появления многих великих произведений в мире, судьба которых словно бы держалась на волоске, которые рисковали остаться не узнанными, может быть, на столетия. Если бы...

О таких событиях, как, например, история успеха первого романа Достоевского "Бедные люди", всегда с увлечением читаешь и перечитываешь. Все кажется удивительным, фантастическим, сказочным.

Для самого Петра Алешкина случай явления в его судьбе леоновской "Пирамиды" не менее удивителен. Фантастикой предстает под его пером банальнейшая ситуация: разговор за столиком в буфете ЦДЛ с писателем и литературным деятелем Николаем Дорошенко, с которым Алешкин и без того сталкивался бесчисленное количество раз. Но этот эпизод запечатлен Алешкиным как кульминационный, именно им нарисован портрет Дорошенко, который войдет в историю литературы. С каким, можно сказать, трепетом воссоздает писатель облик товарища по цеху. Здесь и привычные жесты, манера поведения Николая Ивановича: "Дорошенко сидел напротив меня, как обычно, скручивая пальцами нитку из фильтра сигареты..." И черты внешности: "Крутил неторопливо, опустив мелеховские нос, усы, чуб к столу..." И манера речи:

"- Это не так просто... Он над ним еще работает. Никому в руки не дает... Давай сходим к нему как-нибудь... Я позвоню, договорюсь..."

Запечатлелась сцена в памяти Алешкина из-за вопроса Дорошенко: не хочет ли он издать новый роман Леонида Леонова, вопроса, поначалу принятого за шутку.

И дело было не только в том, что Леонову к тому времени перевалило за девяносто. И не в том, что никто, кроме очень близких Леонову людей, не воспринимал всерьез как бы слушок, что классик пишет новую книгу. Что в таком возрасте напишешь, после "Русского леса"? Так, старческое... Интересно, что о масштабах леоновского произведения особо, а вернее, вообще не распространялись его помощники и первые читатели, даже когда в журнале "Наука и жизнь" появился отрывок из романа под названием "Мироздание по Дымкову".

Слепота на всех напала, что ли, или сама эпоха разлома не способствовала тому (ведь углядели те, кто "организовал" пожар в новой квартире Леонова на улице Герцена, в котором рукопись, безусловно, погибла бы, если бы дочь не оставила ее у себя во время переезда). Так или иначе, что-то явно не способствовала интересу читательско-издательскому к даже грандиознейшим свершениям творцов нашей культуры. И в случае с "Пирамидой" какой-то запрет судьбы, окутавшее всех затмение...

Кроме того, Алешкину непросто было поверить в предложение издать Леонида Леонова еще и потому, что он не мог не быть уверен в том, что любое достаточно значительное для издания произведение давно должно было быть схвачено старыми, с солидной репутацией издательствами. Да, у многих издательств в эту пору уже не было денег на крупные замыслы. Но ведь Леонов! До последних времен и после последних времен его книги оставались издательским верняком. Да узнай тот же "Современник", что Алешкин будет издавать "Пирамиду", тотчас кинулся бы на перехват, как это и случалось пару раз.

Почему Алешкин? Наверное, это и есть загадка судьбы, веление случая.

Не менее таинственна и реакция самого Петра Алешкина. Первоначальное недоверие, затем издательский - рисковый - интерес, затем краткая, но трудная пора размышлений.

Творчество Леонида Леонова молодой писатель узнал достаточно поздно. Хотя в своем Тамбовом пединституте - не знак ли это - вытащил на экзамене билет по "Русскому лесу". Ответил с чужих слов, не читая романа. Начал знакомство с книги о Леонове, откуда узнал, что Леонов - мастер языка. Стал читать, "засел за романы" и понял, что Леонов - не из его учителей. Уважаемый литературный мастер, но творчески далекий.

Сомнения в удачном для "Голоса" приобретении с новой силой охватили его в начале чтения рукописи. Более того, Алешкин испугался. Кому такой Леонов нужен, если читатель, как и он сам, споткнется уже на его "горизонте зримости"... Конечно, таким затейливым, труднопроходимым языком написаны и "Русский лес", и "Вор", и вообще весь Леонов. Но Алешкин, он-то в чем виноват? Почему ему отвечать за громадную рукопись - "на столе лежали стопкой, возвышались чуть ли не на полметра пять толстенных папок.

- Вот, - указал на них Леонов. - Сорок лет писал".

Писатель и сам не заметил, когда разомкнулись врата и он вошел в "Пирамиду" как в единое романное время исторического человечества. "...На пятнадцатой странице я перестал замечать слова. Шелестели страницы, незаметно уменьшалась одна стопка, а другая росла.

- Идем спать, - позвала жена.

- Попозже, - буркнул я, не оборачиваясь.

Моя жизнь, квартира, жена исчезли, растворились, я был в семье бывшего попа Лоскутова, я жил жизнью доверчивого ангела Дымкова, совершенно не понимающего, как устроена наша жизнь. Я следил за витиеватой мыслью Сатаницкого. Шатаницкий в том варианте был Сатаницким".

Увлекательны перипетии издания "Пирамиды" уже обращенным ею издателем, проявившим действительно героическую волю и бытийную разворотливость в пробивании и закреплении в сознании соотечественников их бесценного поистине достояния.

Недаром на этой почти недоступной для обычного, даже выше среднего, простого читательского ознакомления вещи скрестились-сосредоточились русские умы, проверяя свои знания, реальную значимость своего интеллекта, свои понятия о мироздании. "Антиутопия, которая учла все созданное ранее", - так определил известный литературовед и писатель Олег Михайлов свое отношение - нет, не ко всей "Пирамиде", а к прочитанному им в журнальной публикации отрывку "Мироздание по Дымкову". Автор книги о Леониде Леонове писал:

"Мысль о поисках и заблуждениях разума едва ли не с первых писательских шагов преследовала Леонова. Драма познания резко выявила себя в самом начале его литературного пути. Ключевые для всего леоновского творчества притчи о Калафате ("Барсуки") и о похищении Земли ("Уход Хама") были сформулированы в жанре юношеской поэмы еще в 1916 году. Также и уплотненные блоки, как история изгнания Адама и Евы из рая и попытки их вернуться туда "другой дорогой, - под водительством соблазнителя, постепенно сменявшего свои покушения на более крупные купюры ("Вор").

Горизонты разума, с его небеспредельными возможностями, и "дымка недоступного нам порядка", опасность узкоутилитарного уклона, в каковой склонно вдаваться человеческое познание, - все это занимало Леонова с 20-х годов и по последние его дни.

Это мирозданье вмещает в себя весь спектр гипотетических вариантов, и в то же время в его данных промерах угадывается нечто изначально простое, наподобие иероглифа или того праатома, в размеры которого, по теории современной физики, была изначально втиснута наша Вселенная. И - "в земных печалях та лишь предоставлена нам крохотная утеха, чтобы, на необъятной карте сущего найдя исчезающе малую точку, шепнуть себе: "Здесь со своей болью обитаю я"...

..."Мироздание по Дымкову" - это клубок мыслей, в некотором роде сознательно запутанный автором - пока время и события не раскроют их истинное содержание. На мой взгляд, вообще в каких-то леоновских строках имеются еще не расшифрованные пока черные дыры".