Дед Лявон сумел в трёх словах намешать правды с домыслами и, приукрасив рассказ своими умозаключениями, замолчал с чувством исполненного долга. Затем он важно обвёл всех взглядом и, удовлетворившись произведённым на слушателей эффектом, заслуженно потянулся к налитой чарке.
Петро предполагал такой ответ, но в глубине души всё же надеялся, что Лявон расскажет о каком-нибудь неведомом существе, в которое он с радостью бы поверил. Но слова деда Лявона лишь подтвердили его страшную догадку. Ответ старика, словно ножом полоснул Петра по сердцу. Оно бешено забилось в предчувствии перемен к худшему. Приказчик уже и сам твёрдо догадывался, чьи это козни и за что. А ведь было за что…
Глава 5
Старуха Серафима появилась в окрестностях Черемшиц года полтора назад. Откуда она пришла и кто она такая, никто толком сказать не мог. А поселилась пришлая старуха в заброшенной охотничьей избушке, которая стояла в глухомани, как раз на меже панских и казенных угодий. Избушка была давняя, порядком обветшавшая, и никто на неё не претендовал. Вот в это, затерянное среди лесов и болот примитивное жилище и забросила судьба странную пожилую женщину.
Впервые люди начали замечать незнакомую старуху в середине лета, когда выходили работать на дальние наделы. Некоторые видели её, когда заготавливали дрова и хворост в лесу. Чаще других рассказывали о странной отшельнице пастухи. Они не раз наблюдали, как Серафима, не обращая ни на кого внимания, собирала всякие травы, коренья, цветы и прочую растительность.
Но впервые люди заговорили с этой старухой во время второго сенокоса. А случилось так, что один из косцов — совсем ещё мальчишка, впервые вставший в ряд мужиков-косцов, — сильно поранился. Стараясь идти в ритме с мужиками, его ещё неокрепшие руки изрядно устали, и при очередном отменташивании[14] косы парнишка не рассчитал и основательно располосовал себе кисть. Рана оказалась глубокой и сильно кровоточащей. Перепуганные мужики суетились вокруг подростка и советовали остановить кровотечение каждый по-своему. Но лучше дедовского способа, как помочиться на рану и просто её перевязать, никто ничего предложить не мог, да и не знал. Пока одни толпились возле паренька, а другие в спешке запрягали лошадь, чтобы скорее отправить его в село, никто и не заметил, как среди этой суматохи появилась пришлая старуха. Все вдруг притихли и молча уставились на неё.
Не обращая ни на кого внимания, Серафима уверенно направилась к пострадавшему.
Мужики послушно расступались.
Старуха склонилась над пареньком. Взглянув на рану, она перевела свой колючий взор на бледное лицо подростка; тот был до смерти перепуган видом своей разрезанной плоти и обилием сочившейся крови. Холодный пот буйными каплями выступил на искаженном, больше от перепуга, чем от боли, лице.
— Не бойся, милок. Ничего страшного нет. Ты только закрой глаза и не гляди на рану. Всё обойдётся.
Мягкий, успокаивающий и в то же время уверенный тон старухи возымел свое действие. Хлопец закрыл глаза и почти сразу же перестал дрожать. Говоря языком докторов, он был для начала мастерски выведен из шокового состояния.
Серафима достала из своей торбы несколько больших лопуховатых листьев какого-то растения. Они были свежие, видимо, совсем недавно сорванные. Растерев в руках, старуха приложила их к ране и, крепко зажав узловатыми пальцами, начала невнятно что-то бормотать.
Столпившиеся вокруг мужики завороженно наблюдали за происходящим. Никто даже слова не проронил.
Через некоторое время Серафима разжала руку и осторожно отняла быстро увядшие листья. Кровь из раны уже не сочилась. Одобрительно кивнув головой, Серафима опять приложила к ране более свежие листья. И опять что-то прошептав, повторила те же действия. На этот раз края раны выглядели обветренными и подсохшими, как будто порез произошёл день назад.
— Ну, вот и ладненько, — сказала старуха, удовлетворённая результатом своих действий. — А теперь не стыдись. Как многие тут советовали, так надо и сделать. Помочись на рану — это не помешает, да и засыхающую кровь заодно смыть надо. И не волнуйся, самое страшное уже позади.
Скрипучий, но спокойный голос старухи придал пареньку уверенности.
Повернувшись к косцам, Серафима безошибочно остановила взгляд на его батьке.
— Надо перевязать рану чистой тряпицей и приложить вот это. — Она протянула растерянному мужику ещё несколько широких листьев, похожих на огромные подорожники.
— Благодарствую… благодарствую от души. Уж не знаю, что и было бы без твоей помощи, бабка, — смущенно залепетал мужичок.
— Э-э-э, человече, это с виду я бабка, а по годкам, поди, моложе тебя буду. Так-то вот, — с какой-то одной ей понятной грустью сказала Серафима.
Остальные мужики, потрясённые чудотворным эффектом, стояли как завороженные. Никто не шелохнулся, никто не промолвил ни слова. Они во все глаза смотрели на странную старуху. А она в свою очередь, обведя всех пристальным взглядом, будто запоминая каждого, мирно произнесла:
— Ну, да ладно, мне идти пора. А кличут меня Серафимой. Ежели ещё помощь какая понадобится, не откажу. Где живу — знаете. А теперь, прощевайте.
Мужики, словно очнувшись, быстренько засуетились, и торба Серафимы провисла под тяжестью доброй краюхи хлеба, лука, варенной картошки, кусочка сала и другой нехитрой снеди. В общем, мужики щедро поделились взятым с собой на покос обедом.
После этого случая по округе пошла гулять молва о необычайных способностях старухи Серафимы. И ожила тропинка, ведущая к заброшенной охотничьей избушке; потянулся к Серафиме люд со своими хворями да болячками. Вот тогда-то все были вновь удивлены. Выяснилось, что живёт-то Серафима не одна, а с дочкой, редкостной красоты девицей.
Наконец и поесть могли вволю отшельники, и покосившуюся избушку кто-то в благодарность починил, и крышу подлатали. Нашлись и печники, соорудившие небольшую печку. Обзавелись старуха с дочкой и кое-какой домашней утварью. После таких преображений жизнь в избушке стала довольно-таки сносной.
Нельзя сказать, что старухино шептание всем помогало, но надежду, очевидно, давало основательную. А если человек верит в чудо, то оно может и произойти.
Прошло лето. Серафиму уже знали во всех окрестных сёлах и хуторах. Многие называли её просто Химой. Мало-помалу у Химы начали появляться клиенты и с более деликатными, а иногда и с просто коварными просьбами: одним надо было, чтоб худоба[15] велась, другим — милого присушить, иль у соперницы отбить. А третьим и вовсе было невтерпёж навести порчу на ненавистных или зажиточных соседей. Последняя просьба обычно вызывалась двумя-тремя причинами: ссоры, злоба и главная — зависть. Некоторые люди готовы на многое пойти из-за этой самой зависти. Готовы пожертвовать и своим здоровьем, и всем самым дорогим лишь бы не видеть радость и счастье у других, лишь бы куму, свату или брату было хуже, чем им самим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});