Оба они были прекрасные стрелки и наездники, слава о которых гремела по всей округе. Шторм тоже умела обращаться со стрелковым оружием, как и ее покойная мать. Отец считал необходимым, чтобы обе они выучились стрелять из пистолета и ружья и могли метко поразить цель. Потому что не проходило и недели без того, чтобы на их участок не вторгся какой-нибудь бродяга в поисках пищи. Некоторые из этих проходимцев были людьми столь бесчестными, что вполне могли воспользоваться своим преимуществом в силе над беззащитными женщинами, оставшимися дома в одиночестве. Кроме того, в их владения мог забрести какой-нибудь изгнанный из племени индеец, нечистый на руку, который рад был украсть хоть что-нибудь, но особенно охотился за лошадьми.
В комнате, нагретой за день летним солнцем, было душно, и Шторм вышла на крыльцо, чтобы подышать вечерней прохладой. С реки Платт дул легкий влажный ветерок. Она уселась на воздухе в старое кресло-качалку и запрокинула голову на его спинку. Шторм вспомнила, сколько слез она пролила из-за Уэйда Мэгэллена здесь, в полной темноте и одиночестве, когда ее никто не видел.
Уэйд был ее кумиром с самых ранних детских лет и оставался им вплоть до недавнего времени, до того дня, когда она покинула родное ранчо и уехала в Шайенн.
Только Бекки знала ее тайну. Она знала, что многие зеленые юнцы, которые бегали за Шторм, в ее глазах сильно проигрывали Уэйду. Шторм сравнивала всех парней с ним, и сравнение было не в их пользу.
Уэйд стал в свои зрелые годы еще более обаятельным, чем прежде. От него исходил своего рода магнетизм, который заставлял незамужних женщин всей округи бегать за ним самым неприличным образом, забыв всякий стыд и женскую гордость. Шторм страшно ранили насмешки окружающих, говоривших, что Уэйд Мэгэллен редко отказывается от того, что ему так откровенно предлагают. Он не упускает своего никогда. Это и понятно, он был молодым, полным сил мужчиной, которому – как утверждала молва – незачем было посещать публичный дом, находившийся рядом с салуном его отца, и платить там за доставленное ему удовольствие. У него был более чем достаточный выбор среди так называемых порядочных женщин.
Но больше всего Шторм ранило то обстоятельство, что Уэйд почти не обращал на нее никакого внимания. То, как он демонстративно избегал ее, выглядело почти оскорбительно.
И вдруг, когда ей исполнилось восемнадцать лет, все резко переменилось. Она неожиданно оказалась на седьмом небе от счастья. Однажды жарким летним днем она оседлала Бьюти – молоденькую низкорослую кобылу, которую только что подарил ей на день рождения Кейн, – и поехала прямо через луг, держа путь к тенистой прибрежной дороге. Минут через десять она заметила впереди Уэйда верхом на огромном черном жеребце. Она окликнула его и пустила свою лошадку галопом. Поравнявшись с ним, она одарила молодого человека неопределенной улыбкой и, не веря своим глазам, увидела, что он широко улыбается ей в ответ. Такого она уже давно не помнила и была поражена и обрадована.
– Как ты считаешь, может твоя лошадка обогнать в скачке моего, жеребца? – задал он провокационный вопрос.
Они оба отлично знали, что Бьюти не могла обогнать Ренегейда – большого вороного скакуна, самого стремительного во всей округе, – однако они поставили своих лошадей в одну линию, и, когда Уэйд крикнул: «Вперед!» – пустили их что было духу с места в карьер, так что земля задрожала от громового топота копыт.
Конечно, она проиграла скачку, но, когда Уэйд помог ей спешиться, она, вспотевшая и покрытая с ног до головы пылью, опять улыбнулась ему, заявив, что когда-нибудь она непременно обгонит его жеребца.
Река Платт, протекавшая всего в нескольких ярдах от дороги, манила их своим журчанием и сулила прохладу.
– Давай окунемся, – предложил Уэйд, – смоем с себя пот и грязь.
Шторм с готовностью согласилась, потому что бессчетное количество раз уже купалась в реке вместе с Уэйдом и Кейном. Конечно, ей не разрешали плавать с ними, с тех пор как ей исполнилось двенадцать лет. Причину этого Шторм никак не могла понять, пока мама как-то не объяснила ей, что наливающаяся грудь ясно просвечивает сквозь тонкую ткань влажной нижней рубашки.
Но Шторм вспомнила, что теперь она носит лифчик, а он мало просвечивает, и поэтому девушка, не раздумывая, стащила с себя юбку для верховой езды и сняла блузку. Она встала на край обрыва, согнув слегка колени, изготовившись прыгнуть в прохладные, медленно текущие воды реки, как вдруг явственно услышала за спиной прерывистое, еле сдерживаемое дыхание, и повернула голову.
Рядом стоял Уэйд, не сводя с нее полных страстного желания глаз, его взгляд блуждал по груди и бедрам Шторм. У нее перехватило дыхание, она замерла на месте, и когда Уэйд взглянул ей в глаза своим сияющим зовущим взглядом и протянул к ней руки, она бросилась в его объятья и прижалась к его груди.
Животом, прижатым к низу его живота, она явственно ощутила, как растет в нем возбуждение, наливается его мужская сила. Он наклонился к ней и припал губами к ее губам.
Сначала его поцелуй был очень нежен, как будто он боялся испугать ее. Но когда она стала пылко отвечать ему, он начал действовать страстно и неистово. Его язык проник к ней в рот, и она, застонав от наслаждения, обняла руками его шею.
Поцелуй длился бесконечно долго. Руки Уэйда ласкали ее спину, скользили по талии Шторм; вдруг они застыли, и он начал гладить ладонями ребра Шторм, приближаясь к ее груди. Здесь его пальцы замерли, как бы не решаясь двигаться дальше, и он снова обнял ее талию.
Когда он вдруг отпустил ее, Шторм уставилась на него недоумевающим взглядом. Все еще вцепившись судорожно сжатыми пальцами в его предплечья, изнемогая от пожиравшего ее изнутри, зажженного им пожара, она спросила сделавшимся вдруг хриплым голосом:
– В чем дело, Уэйд? Что-то не так? Тебе не нравится целоваться со мной?
– Мне это слишком нравится, – ответил он.
Шторм пробудилась, наконец, от мучительных воспоминаний и легко поднялась на ноги.
– Прекрати жить только прошлым, – сердито пробормотала она самой себе, – все это произошло очень давно, и теперь об этом надо забыть. Выкинь все из головы.
Она вернулась в дом.
Шторм уже начала подниматься по лестнице к себе в спальную комнату, когда внезапно услышала громкий топот копыт приближающегося с дым мгновением по усыпанной гравием дорожке всадника. «Что случилось? Почему Кейн возвращается так рано домой? – встревожилась Шторм. – Может быть, он поссорился с той женщиной, к которой ездил в город на свидание?»
Когда всадник остановился у дома, спешился и повел лошадь в конюшню, Шторм остановилась, и в ее глазах заиграли озорные искорки. Она решила задержаться еще немного в гостиной, чтобы слегка поддразнить своего красивого высокого братца.