Голос – низкий, будоражащий – и вопрос, на который так хотелось ответить…
«Мои поцелуи губят девушек, Даша. Рискнула бы так погибнуть?»
Зачем он это спросил? Зачем смотрел так, что сердце замирало в груди, а руки начинали дрожать от предвкушения ласки? Кончики пальцев покалывало, и единственное, о чем я могла думать: поцелует он меня или нет.
«Да…»
Жаль, тогда я так и не решилась ответить. Ради него я рискнула бы всем.
– Ты жива!
Эля появилась из ниоткуда, вырвала меня из воспоминаний и сжала в душных объятиях.
– Я так… так испугалась!
– Все хорошо, – слабо улыбнулась я. – Никто не погиб, можно считать, хэппи-энд.
– Охотник сказал, если я вдруг… – Она всхлипнула, повела плечом и пристыженно опустила глаза. – То он тебя… и меня тоже. Прости.
– Слушай больше всяких болтунов! – отмахнулась я. – Где Эрик?
– Так не возвращался еще. Говорят, Полина видела что-то. Ну, о будущем. Ты же знаешь, у нее от видений всегда голова болит.
Плохо. У нее сильно болит голова лишь от самых важных видений. О тех, которые сулят большие неприятности и, судя по всему, нас ждет нечто похлеще войн и междоусобных разборок. Ясновидцы в доме. Охотники.
Дурдом!
Я быстро сбегала к себе, чтобы переодеться, по пути разбираясь с бытовыми вопросами, которые посыпались на меня, как из рога изобилия: в доме становилось значительно меньше комнат, чем жильцов, и нужно было селить людей по двое, а то и по трое, а это означало бессонную ночь планирования и подсчетов. Нужно многое докупить. Учесть энергетическую несовместимость видов, а также личное отношение друг к другу. Не стоит селить в одну комнату людей, которые не могут друг друга выносить.
Я натерла ноги согревающим кремом, надела теплые носки, а куртку Богдана закинула в шкаф – на нижнюю полку. Нечего отвлекать меня ненужными запахами и будить порочные желания.
Спустилась вниз и тут же выскользнула на улицу. В доме было слишком душно, в голове – полно ненужных мыслей и воспоминаний, а еще подумалось, вдруг Богдан сейчас там – скрывается в темном саду скади и ждет.
Я тряхнула головой и приказала себе не думать об охотнике.
На крыльце было светло, тихо и мокро – пол покрывала каша из снега, которую нанесли незваные гости. А на ступеньках, опиравшись о перила, сидел Влад. Он выглядел задумчивым, меланхоличным даже, и у меня даже возникла мысль оставить его одного – все же иногда человеку нужно побыть одному, подумать. Если бы не…
– О боги! – выдохнула я и кинулась к нему со всех ног. – Что случилось?
Выглядел Влад прескверно: рассеченный висок, кровь тонкой струйкой стекает по щеке и капает на воротник, глаз заплыл, и черты лица исказила жуткая гематома. Левую руку он прижимал к животу – видно было, что шевелить ею Владу больно.
– Немного повздорил с твоим братцем, – криво усмехнулся он и поморщился.
– С Эриком? – растерялась я. – Но… почему? То есть…
– Глупый вопрос. У нас лишь одна причина для разногласий.
– Она…
Горько стало, и горечь я усилием воли попыталась спрятать. Не знаю, удалось ли, но, думаю, Владу в тот момент было не до меня. И мои тогдашние переживания его трогали мало – своих было достаточно.
– Она, – кивнул он и тыльной стороной ладонь вытер кровь с лица.
– Что случилось? Что она опять натворила?
Обида обратилась злостью на Полину. Ну почему она всегда делает что-то, от чего страдают люди?! Страдает он…
– Она – ничего. Я натворил. Не сегодня – некоторое время назад. После их венчания. – Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза. – Думал, докажу ей… Многое докажу.
– Что ты сделал?..
В груди стало горячо от нехороших предчувствий. Я, конечно, не пророчица, но предчувствия редко меня подводят, особенно, если дело касается Влада.
Он молчал. Сидел, откинув голову назад, и думал о чем-то своем. Словно боялся, что, когда скажет, настоящий безумный кошмар вырвется на свободу, и никто уже не сможет его остановить.
Он и вырвался. Я всегда знала, что в Эрике живет нечто дикое, неконтролируемое и злое. Это нечто умело сжигать миры и причинять дикую боль. Оно подавляло брата, вселялось в его тело и притворялось им. Иногда оно даже улыбалось – хищной, злорадной улыбкой. После этого кто-нибудь обязательно погибал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И если Полина до сих пор… если она все еще любит Влада, то чудовище из глубин Эриковой души вернется. А она любила, иначе Влад не сидел бы сейчас весь избитый. Полина, конечно, сумасбродка, но подставлять никого не станет. Скорее, сама подставится. Или… уже?
– Где она? – спросила я, и голова закружилась от растущего страха. Если Эрик сорвался, он мог причинить ей боль.
– У себя. Жива, не бойся. Пришлось немного отвлечь Эрика, а то мало ли. Она стояла слишком близко к нему, когда он узнал.
Снег больше не сыпал, и вокруг все сверкало от абсолютной, идеальной белизны морозной ночи. Деревья склонили головы в скорбном поклоне.
– Зачем? – выдохнула я. – Они же венчаны. Ты знаешь, что теперь…
– Знаю, – перебил Влад. – Потому и заставил ее забыть. Стер ей память, чтобы она не начала геройствовать и каяться. Но чертов ясновидец показал Эрику ту ночь и то, что мы делали!
– Ясновидец?
Влад открыл глаза и посмотрел на меня устало. Усталость эта была как приговор…
– Гарди. Первые существуют, Дашка. И они уже пришли к нам.
Он сказал это и снова замолчал, а я долго сидела, не в силах осознать, что значат эти слова для нас. Для меня. Краски мира померкли, звуки затихли, и я четко слышала лишь стук собственного сердца.
Гарди. Ясновидец, с которого все началось, был… здесь? Пророчил Эрику? Показывал прошлое? Зачем?!
Ясное дело, зачем. Чтобы сбить с толку, ослабить, разобщить нас, помешать подготовиться к приходу Хаука. Эрик – потомок Херсира, а значит, враг Гарди. И теперь, когда мы не можем контролировать наше главное оружие… когда Эрик сам не может себя контролировать… кто защитит нас?!
– Он остынет, – тихо сказал Влад в ответ на мои мысли, однако уверенности в голосе не было. Да и сам он выглядел скверно. Скрипнула дверь, и на крыльце появился Кирилл – целитель атли.
– Давай-ка, вставай, – сказал обеспокоенно и помог Владу подняться. Я подстраховала с другой стороны, и вместе мы повели его наверх, в спальню. – Что стряслось-то?
Влад промолчал, а я снова вспомнила тот вечер на крыльце скади, и теперь он уже не казался таким романтичным, а слова Глеба – такими бессмысленными.
«Мои поцелуи губят девушек, Даша».
Одну погубили точно. Женские измены по законам хищных карались строго. Если женщина отдала себя мужчине, то должна чтить его и уважать. А если у нее хватает дурости посмотреть на кого-то, кроме мужа, закон дает ему право ее судить. И способов для кары придумано предостаточно. На выбор.
Первый способ: муж отрекается от жены, и она становится изгоем в собственном племени. У нее нет права голосовать на совете, принимать участие в общественной жизни, ее задвигают на задний план, отселяют в самый дальний угол дома и запрещают воспитывать собственных детей. О ней забывают. Стирают из истории и относятся как к пустому месту.
Второй способ: если вождь сочтет степень измены… неприемлемой, он изгоняет несчастную из племени, и она остается одна в мире, полном опасностей. Без защиты и покровительства. Печать мужа с жилы никуда не девается, и изменница больше никогда не сможет построить свое счастье с другим мужчиной.
Решение принимает вождь, что в случае с Полиной усугубляется тем фактом, что ее муж и есть вождь скади. То есть власти у него больше, и никто в племени не осудит его за подобное решение. Потерять пророчицу, конечно, прискорбно, но еще хуже – потерять авторитет среди соплеменников. Я знаю, насколько Эрик горд, и как легко эту гордость ранить. Особенно той, которая…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он впервые увлекся женщиной по-настоящему. Впервые полюбил. И просчитался.
О третьем способе думать не хотелось – казалось, даже мысли об этом виде наказания могут ранить. А уж при попытке представить, что они воплотятся в реальность, по позвоночнику пробегала дрожь ужаса.