Читать интересную книгу Отказаться от благодати (СИ) - Ангел Ксения

Охотников действительно было много. Серая, копошащаяся масса, столпившаяся у крыльца. Напирающая на плотный купол защиты, едкая вражеская туча. Страх за собственную жизнь казался сейчас нелепым. Они не войдут в дом, твердила я себе мысленно. Не войдут.

– Я уже там был, – возразил Богдан, и я вздрогнула. – Значит, и остальные смогут.

Будто мысли прочитал… И смотрит пытливо, выжидающе. Возможно, Богдан для того и притащил меня сюда, чтобы поиздеваться! Чтобы посмотреть на мое лицо, когда охотники, наконец, нападут. Может, это доставляет ему удовольствие.

– Если был, то почему…

– Отсюда вид намного лучше.

Мы свернули влево от стены, пробираясь между деревьями, огибая охотников, и скоро нам открылся вид на крыльцо, ярко освещенное светом.

Наши воины, готовые отразить удар. Эрик в Влад на передовой, и мне казалось, Эрик едва сдерживается, чтобы не выйти за границу круга, не ударить первым.

Жрецы с приготовленными фигурками для ритуала кроту. Рядом Майя сжала кулаки, смотрит прямо в напирающую массу. Храбрится. Вокруг нее – три защитницы.

Богдан проследил за моим взглядом и дернулся в ее сторону, будто хотел дотянуться, свернуть тонкую шею и обезопасить собратьев.

– Тебе ее не достать, – сказала я. – Ее хорошо охраняют.

Он ничего не ответил, но взгляда от крыльца не отвел. Я тоже смотрела.

Ниже на ступенях застыла Полина. А позади – Гектор.

Интересно, ясновидцы умеют драться? И если да, то за кого он станет драться сегодня?

Майя перебирала пальцами в воздухе, будто пряла из невидимых нитей тонкую, невесомую ткань. Еще немного, и все охотники, ауры которых она успеет взять, будут обречены. Защита выдержит, а если нет, наши воины справятся с остальными. С теми, кто еще не понимает: мир изменился. И никогда не станет прежним.

– Радуйся, что ты сейчас не там, – тихо сказала я Богдану.

– Думаешь, я не хочу быть там?

Его глаза горели. И сам он выглядел, как тигр, готовящийся к прыжку – каждый мускул напряжен, каждый нерв взвинчен и внутри зреет лава, готовая выплеснуться на тех, кто находится рядом.

Сейчас рядом была я.

– Но ты не там, – пожала я плечами. – Почему?

Наверное, это был самый главный вопрос в ту ночь. Странно, но некоторые вопросы мы никогда не задаем из страха обнажить то, что всю жизнь учимся прятать. Слабость – ее так боятся, и чем сильнее хочет казаться человек, тем больше прячет внутреннюю мягкость. Маскирует резкими фразами, засовывает в темные шкафы обглоданные кости и делает вид, что ему все по плечу.

Я тоже когда-то так делала. Ни к чему хорошему это не приводит.

– Не знаю, – пожал плечами Богдан и отвернулся. Расслабился и больше не смотрел в сторону крыльца. Мне на секунду показалось, он очень устал, и каждое движение, будь то шаг или поворот головы, давалось ему с трудом. Некоторое время он смотрел на растущий с каждой минутой сугроб под ногами, а потом поднял на меня глаза. – Все это зря?

– Что – «все»?

– Ты здесь. Стоишь, мерзнешь, жмешься. И все равно думаешь, что права. И если кто-то из ваших сегодня умрет, будешь ненавидеть нас, да?

Я пожала плечами.

– После прошлой войны скади стало в половину меньше. За что вас любить?

Ноги замерзли окончательно, но не думаю, что именно от этого было тяжело дышать. И грудь сдавило точно не из-за холода.

Богдан подошел ко мне со спины и обнял сзади, словно старался согреть. Положил подбородок мне на плечо, и его дыхание защекотало шею.

– Знаешь, сколько наших погибает после того, как зверь касается их? – его голос, тихий, низкий, будил глубокие, резкие выдохи. Они рвались из моей груди наружу, клубились паром у губ. И я не знала, отчего дрожу: от холода или от противоестественных, но волнующих прикосновений. От страха или от возбуждения. – Люсе было девять. И ей не повезло. Один плохой день. После того, как ее… она стала другой. Начала ходить во сне, и однажды мы не уследили. С тех пор я уяснил две вещи. Первая: нельзя оставлять окна открытыми, когда в квартире живет лунатик.

– А вторая?

Мой голос дрожал тоже. Наверное, я никогда не смотрела на ясновидцев… так. Мне нужно было выжить – Влад всегда отмечал, что это главное. Сделать все, чтобы не погибнуть, использовать все способы. Принять свою природу. Жалость – для детей и слабаков. В нашем мире выживают сильнейшие.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Вторая в том, что благодать дает возможность защитить тех, кого любишь.

Он и правда в это верил. Оттого, наверное, и стал охотником.

– Мне жаль твою сестру, – сказала я совершенно искренне.

– А мне вот не жаль никого, кто умрет сегодня. Хочу, чтобы ты знала.

– Так в этом все дело?! – Я вырвалась, отступила на пару шагов назад и повернулась к нему лицом. Все было ясно с самого начала: неважно, насколько он мне симпатичен и насколько хорош, как человек. Я – хищная, а он – охотник. Между нами пропасть в сто тысяч километров, глупо мечтать, что ее можно преодолеть. Доказать что-то. – Переделать меня решил? Доказать, что все мы такие гады, отбираем у вас кен? Скольких детей убил ты, Богдан?

– Я не убиваю детей, – насупился он.

– Матерей их убиваешь.

– Женщин тоже. Только мужчин.

– Неважно. Ты… другой. Не поймешь. Ни меня, ни тех, кто живет со мной. У всех есть проблемы. И я тоже теряла близких. Отца убил древний! Ты не знаешь, каково это! Ты…

– Помолчи.

– Нет! Думаешь, только тебе можно? Обвинять, строить из себя борца за справедливость, унижать меня шантажом?! Ты не скажешь ничего нового – в прошлую войну я наслушалась… всякого. И не боюсь тебя. Никого из них не боюсь! Хватит уже, устала.

– Дурочка!

Он снова рядом, так близко, что я задыхаюсь от злости, даже ярости. Накопленные за невесть сколько лет эмоции готовы выплеснуться, сжечь все вокруг. Меня. Богдана. Деревья в радиусе десяти метров. Думаю, если бы эмоции обращались огнем, некоторые умели бы жечь города взглядом.

Он не улыбается. Дышит тяжело. Обнимает, и я со злости толкаю его в грудь. Богдан цепляется за меня, и мы падаем вместе – в сугроб. Он перекатывается и теперь лежит на мне, и я захлебываюсь близостью, мятным его дыханием, теплом губ на моих губах.

– Истеричка, – шепчет он ласково, целует меня в щеку. Я вдруг думаю о том, что никто и никогда не целовал меня в щеку.

Плохо. Наше общение с Богданом всегда заканчивается поцелуями, а целоваться с охотниками нельзя.

– Никогда не кричи, когда рядом – армия злых охотников. Они могли тебя услышать.

– Встань с меня, – отвечаю, но требовательности в голосе ни капли нет.

– Я замерз. – Он распахивает полы куртки, в которую я завернулась, и я ощущаю прохладу его кожи через тонкую ткань джемпера. Его ледяные ладони скользят по моей талии, проникают под одежду.

– Пусти. – Пытаюсь вырваться, но он сильнее прижимает меня к себе. – Пусти, слышишь! Иначе…

– Ты меня убьешь? – тихо смеется он и трется носом о мой нос.

Я хочу ответить, высказать все, что о нем думаю, но краем глаза замечаю оживление на крыльце. Поворачиваю голову, и Богдан поворачивается вслед за мной.

– Какого черта?!

В серой плавной массе охотников явно угадывалось оживление. Некоторые из нападавших приблизились к крыльцу, наседая на защитный купол, отовсюду слышались выкрики и подбадривания, и воздух вокруг них вибрировал, напитавшись кеном.

Жрецы засуетились, защитницы обступили Майю, сжали в узкое кольцо. Воины выступили на несколько шагов вперед, выстроились в линию, едва не соприкасаясь плечами. Эрик же поднял над головой руки и…

Мне показалось я там, среди своих. Вижу, как наливаются безумием льдистые глаза брата, как расширяются зрачки, делая его похожим на демона. Как ветер развевает длинные волосы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Богдан встал, взял меня за руку и резко поставил на ноги, а после, казалось, и вовсе обо мне забыл. Он смотрел туда, где от маленькой искорки разгоралось сумасшествие Эрика, где вихрились невидимые глазу энергии, готовые снести все на своем пути.