— А, — облегченно вздохнул художник. — Это мы завсегда!
Я сел на предложенный стул, фотограф навел на меня жерла софитов и ствол фотоаппарата.
— Чуть левее, — попросил он. — Так, еще чуть-чуть… отлично! Теперь замрите, и постарайтесь не мигать! Все, готово!
— Когда будет готово? — осведомился бандит.
— Завтра после двух, — ответил владелец ателье.
— Поздно, — покачал головой рэкетир. Непонятно, как ему это удалось, при почти полном отсутствии шеи! — Надо сегодня через два часа.
— Сделаем, — вздохнул кооператор.
— Тебе какое имя писать? — спросил меня громила.
— Имя… ну… — задумался я. — Даже не знаю… напиши Михаил Федорович Романов!
Шутки, кроме меня и фотографа, никто не понял. Не удивительно — ребята, наверное, события прошлой пятилетки — и то с трудом помнили, а уж историю семнадцатого века — и подавно. Условившись встретиться на следующий день, мы распрощались, то есть каждый молча пошел своей дорогой, комсомольцы — к своему антиквариату, я — к «Дому книги», где оставил свой байк.
На обратном пути мне повезло меньше: похоже, внимание инспектора на посту на плотине привлек сверток на багажнике Явы. Конечно, можно было утопить по полной, и хрен бы меня догнал и желтый Москвич с синей полосой, и, тем более — «ухастый» Урал с коляской. Но, по номеру, один черт, вышли бы и на дружка Вероники, и, через него — на меня. А такая перспектива меня не радовала. Сбросив скорость, я остановился перед постовым, сверкающим белой кожей кобуры, портупеи и перчаток.
— Инспектор ГАИ старшина…ов, — козырнул патрульный. — Ваши документы.
Забавно! У всех гайцев, и в мое время, и сейчас, дефекты дикции начинаются именно там, где произносится фамилия инспектора. И заканчиваются там же.
— Что везем, товарищ Картман? — поинтересовался старшина.
Я чуть не подпрыгнул вместе с мотоциклом. Как? Откуда? Неужели, все? Но, слава Богу, если бы я не умел включать дурака, когда надо, то, работая полдесятка лет на подрядах на заводах нашей любимой Родины, вряд ли вывез бы после окончания работ, вместе со своим оборудованием, еще и половину предприятия. Впрочем, чего его включать-то?
— Чего-чего? — переспросил я с самым невинным видом.
— Что в футляре? — повторил инспектор.
На этот раз фамилии толстяка не прозвучало. То ли послышалось, то ли каждого шофера пытались взять на понт.
— В футляре? Печатная машинка. Курсовые досдаю, — соврал я.
— А номерок-то у нас грязный, — покачал головой гаишник, стоя перед передним колесом байка, где номеров не было с сороковых годов. — Надо бы составить протокольчик… — старшина выжидающе посмотрел на меня. — … да бланки закончились.
— А! — догадался я, доставая реквизированный червонец. — Бланки? Да у меня есть!
— Ты что, дурак? — зашипел мент, засовывая мне в руку документы. — В права положи, и обратно отдай.
Я открыл книжечку… и сердце чуть не выскочило из груди. Сбоку от фотографии пацана, каллиграфическим подчерком было выведено — «Юрий Иванович Картман». Я просто не знал, плакать мне, или смеяться. Это же дал Бог дураку фамилию! И как же мне повезло, что я не стал отнекиваться от этого имени! Вложив в корочки «лысого», я снова отдал их постовому.
— А, ну теперь все в порядке! — улыбнулся он. — Постарайтесь больше не нарушать, товарищ Картман! Счастливого пути!
Я забрал документы. Десятка успела исчезнуть неведомым образом. Вот уж ловкость рук! А люди удивляются, как их наперсточники облапошивают. Там даже шарика не видно, и три стакана, а здесь — одни права, и купюра, которая торчала с обоих концов. Прямо уличная магия! Ударив по подножке, я умчался восвояси.
Свое обещание я выполнил — обернулся до возвращения родителей юного байкера, даже успев разгрузиться у себя. Вероника, похоже, провела время незабываемо — уже начинала клевать носом, и изо всех сил боролась с зевотой.
— Дядя Леша приехал! — радостно закричала она, бросаясь мне на шею. — Умоляю, забери меня отсюда, пока я не умерла со скуки, — прошептала девушка мне на ухо.
Паренек встретил меня с меньшим энтузиазмом — воздушные замки, которые он успел построить, в один миг лопнули, как мыльный пузырь. Он придирчиво осмотрел свою Яву, но, так и не найдя повода, чтобы потребовать с Зиманковой компенсации морального вреда в виде очередного свидания, со вздохом принял ключи и документы.
— Может, еще как-нибудь погуляем, — робко предложил он Вике.
— Конечно! — ответил я за девчонку. — Даже знаю, когда — завтра! Мне как раз надо будет еще раз в город съездить! Ты не против?
— Конечно, нет! — воскликнул пацан, стрельнув глазами в Веронику. — Всегда пожалуйста!
Девушка же остолбенела от такой наглости — два, совершенно посторонних для нее человека, только что решили за нее распорядок следующего дня. Но и деваться было некуда.
— Леша, ты — подонок, — заметила она, когда мы отошли на приличное расстояние.
— А то! — подмигнул в ответ я, шлепнув актрису по попке.
— Но теперь-то мы идем купаться? — умоляюще посмотрела на меня девчонка.
— Ох, детка… — произнес я.
Черт же! Было огромное желание перенести за вечер на бумагу историю не только государства и рыночных котировок, но и целую жизнь! Но когда девушка так на меня смотрит… тем более, попрактиковав свой томный взгляд перед этим несколько часов кряду… и, уж совсем более, когда моя рука лежит на такой восхитительной попке… мое сердце начинает таять. Бог с ним — за ночь успею напечатать, а Вероника за свои мучения заслужила небольшую компенсацию.
— Ладно, солнышко, — сдался я. — Только недолго.
— Как скажешь! — улыбнулась она.
Но ее глаза говорили: «это мы еще посмотрим».
Глава 5
К фотоателье я подошел, как и договаривались вчера — в четыре часа дня. Или в шестнадцать ровно — это уж кому как удобнее. А перед этим еще успел заскочить на почту и отправить на родительский адрес пухлый конверт, содержащий труд сегодняшней ночи и части утра. Надеюсь, маменька с папенькой, найдут этому правильное применение, и, по возвращении, цех будет стоять на месте на тех сваях, на которых не развалится, но это еще не означает, что именно на тех, что заложены в проекте. Учитывая, как работает наша почта, родители получат конверт как раз через пару недель — когда вернуться из Польши.
— Михаил Федорович! — произнес кто-то рядом.
Я посмотрел на часы на фасаде здания напротив. Четыре часа восемь минут. Опаздывают комсомольцы, опаздывают.
— Михаил Федорович! — голос раздался над самым ухом.
Я повернулся. Передо мной стоял один из вчерашних бандитов — который помладше. Тьфу! Ведь это я Михаил Федорович.