– Камни хранят воспоминания, храм говорит с нами, я чувствую это. – Лиза надолго замолчала. – Так странно, здесь действительно что-то есть. Я ощущаю присутствие какой-то, как ты говоришь, энергии.
– Доброй или злой? – улыбнулся Арсений.
– Доброй, доброй! – горячо воскликнула Лиза. – Надо восстанавливать храм, он не должен оставаться заброшенным. Здесь – спасение!
– Да что с тобой, Елизавета? – изумилась Дуся. – Не замечала в тебе особой набожности. Рассказы о Савелии-заступнике на тебя подействовали да о его благостном Гласе в лесу.
– В нашем краю живут предания, ведь это прекрасно! – заметил Арсений. – Ты права, Лизонька, надо обратить внимание властей на храм и на обе деревеньки, люди имеют право жить по-человечески. – Он обнял девушку за плечи, и та не отстранилась. – Не перестаю поражаться твоему уму. А еще ты настоящая красавица!
– Ах, скажете тоже! – Лиза зарделась и устремилась в другой конец церкви, чтобы скрыть смущение.
С нависающего лоскута кровли вдруг с криком сорвались птицы – так внезапно, что посетители вздрогнули.
– Ой, давайте-ка возвращаться, – обеспокоилась Дуся, – скоро темнеть начнет, а мы обратной дороги не знаем.
И правда – к реке вернулись с трудом, спасибо Рагдаю, вывел из чащи. Потом шли вдоль берега, пока не увидели машину Арсения.
Когда подъехали к усадьбе, у ворот стоял знакомый грузовик. Гена складывал продукты в сумки Эллы Леонидовны.
– Слышь, Евдокия, выдь на час, разговор есть, – окликнул он.
– Ты погоди уезжать, сейчас переоденемся, домой нас подбросишь, – отозвалась Дуся.
– Ага, жду! – обрадовался Гена.
Арсений, промолчавший всю обратную дорогу, по-своему отреагировал на разговор:
– А как же грибы? Я надеялся на жаркое с грибами. Лиза, может, хоть ты останешься? Что тебе делать дома? Здесь и переночуешь.
Элла Леонидовна резко выпрямилась и зло уставилась на сына. Что-то он слишком много внимания уделяет замарашке горничной.
– Я сама приготовлю грибы, – заявила она. – Пусть уходят. У них рабочий день кончился.
Оставшись с сыном наедине, она сбавила тон и елейным голосом предложила созвать гостей в воскресенье. Ведь у них давно никого не было, не считая Игоря, да и тот заехал на часок.
– Делай что хочешь, – пожал плечами сын и направился в свой кабинет.
Лизе и Дусе удалось вдвоем разместиться на переднем сиденье грузовика Геннадия. Тот трещал как заведенный, стараясь понравиться Дусе, с шутками и прибаутками, женщины только переглядывались. Однако в этой трескотне Лиза вдруг уловила что-то для себя тревожное. Она отвлеклась от мыслей, одолевавших ее после происшествия в лесу, и стала слушать внимательнее. Гена рассказывал о том, как ему подфартило в городе. Один приезжий расспрашивал о Вольшанках, сказал, что он историк-краевед, интересуется разрушенным храмом. Гена поправил чужака: храм находится в Острюхине, а не в Вольшанках, на что гражданин возразил, что его интересует вся округа. Возможно, жители сумеют рассказать что-то примечательное, ведь их предки были выходцами из обеих деревень. Краевед предложил Гене хорошие деньги за ознакомительную поездку. Просил свести его со старожилами.
– На завтра договорились, – довольно продолжал Гена. – Сегодня у меня работа, недосуг с грузом мотаться по его делам, пусть не думает, что деньги заставят меня халтурить.
– И часто к вам историки приезжают? – спросила Лиза.
– Я здешние дороги с тридцати лет исколесил. Историков не припомню. Как-то ученые приезжали, пытались загадку Гласа разрешить, только не повезло им, Глас себя ни разу при них не обнаружил. Пожили они в палатках у реки, знатно отдохнули, купались, загорали, рыбалили, водку пили, потом уехали.
Лиза тряхнула головой, чтобы прогнать тревожные мысли: теперь она любого приезжего будет опасаться, так недалеко до мании преследования докатиться. А ведь вполне естественно, что ученые интересуются краем, богатым народными преданиями и памятниками старины. Вот и Арсений об этом говорил.
Надо сегодня пораньше лечь спать, устала после прогулки, и нервам неплохо бы отдохнуть.
Гена продолжал болтать:
– Что же ты, Елизавета, в соседнее село не съездишь? А говорила, что отец твой жену из Острюхина взял.
– Мне Вольшанки ближе. С тем селом связь давно потеряна. Родственников не осталось, говорила же я тебе. Есть только могилы бабушки и дедушки. Съездим с Дусей как-нибудь.
– Ты только мигни, я вас свезу на кладбище, – пообещал Гена.
Настырный говорун не унимался, все-то ему надо было знать – как маму звали, какая у нее девичья фамилия, непременно ему до Лизиных корней хотелось докопаться. Скорее всего, Гене нужен был повод для разговора, в который он Дусю пытался втянуть. Но та молчала. Тоже притомилась, да свежий воздух подействовал, чуть не уснула прямо в машине, только путь близким оказался – быстро доехали. Женщины спровадили Геннадия без лишних слов и буквально завалились спать.
Ночь, однако, выдалась беспокойная. Лиза проснулась далеко за полночь оттого, что глянул ей в глаза Арсений синим огнем, ее ощутимо толкнуло во сне, так, что даже дернулась в постели, оттого мгновенно вынырнула из забытья и уставилась в чуть различимый проем окна, за которым царили ночь и безмолвие.
И сразу же увидела темный силуэт за стеклом. Там, снаружи, явно кто-то ходил. На миг к стеклу прижалось чье-то лицо; в темноте Лиза не смогла разглядеть черты. Кажется, человек шарил по раме рукой, пытался открыть окно. Лизе стало страшно, она решила разбудить Дусю, спустила босые ноги на пол. Но тут дверь, ведущая из сеней в горницу, начала медленно отворяться. На дощатый пол, чуть освещенный луной из окна, легла огромная тень. У Лизы язык прилип к гортани, хотела крикнуть, но не смогла. Вместо этого, она юркнула под одеяло и смотрела оттуда одним глазом. Видела, как в горницу прокрался высокий мужчина. Дверей между большой комнатой и спальней не было, поэтому Лиза, онемев от страха, наблюдала за передвижениями незнакомца. Дуся в своей кровати, стоящей напротив Лизиной, крепко спала, слегка посапывая. Лицо в окне исчезло, но следовало предположить, что гостей было двое – тот, за окном, не успел бы так быстро обежать дом и появиться в комнате.
Вошедший остановился посреди горницы, озираясь по сторонам, потом быстро и бесшумно двинулся в спальню. Наконец у Лизы прорезался голос, она завизжала что было мочи и продолжала визжать, забравшись на гору подушек у изголовья. Вскочила Дуся, зажгла лампу. Перед ними стоял Яков, заслоняя рукой глаза от внезапного света.
– Хорош орать, – прошипел он. – Перебудишь всю округу.
– Яков! – набросилась на него Дуся. – Да что ж ты, как тать, в избу лезешь?