Естественно, мистер Пембертон восседал во главе стола с участниками пресс-конференции, и, естественно, Сильвия Сильвестр, его ведущая актриса, располагалась слева от него. Но в силу каких-то изменений справа от него оставалось пустое место.
— Смотри, — сказала Таня, — наш Большой босс что-то задумал. «О, кто же, — дурачась, процитировала она, — кто встанет справа от меня, кто мост наш защитит?»
— Ах, это, — засмеялась я. — Да нет, ничего такого он не задумывал. Я вспоминаю, мама говорила, что в знак особого уважения он выразил желание, чтобы она сидела рядом. Но мама стесняется сидеть во главе стола и останется в кругу гостей вместе со своей приятельницей по Женскому институту, миссис Меллор. — Я показала, где ей отведено место. — Вот здесь. Поэтому он и отвел это место мне.
— Мне, — возразила Таня.
— Нет, мне, — повторила я.
— Мне, — настаивала Таня. — Как старшей. Он мне отвел это место.
— Прости, Таня, — продолжала я улыбаться. — Он не знал, что ты появишься. Присмотрись. Тут написано «Мисс Р. Воген».
Столь же уверенно и на этот раз без улыбки Таня заявила:
— Это не «Р», а, скорее всего, «Т». «Мисс Т. Воген».
Я чуть было не сказала, что это полет ее фантазии, но увидела, как рот ее сложился в жесткую упрямую складку.
Конечно, теперь-то я понимаю, что сделала ошибку. Не стоило уступать! Но в то время мне казалось, что не будет большой беды, если я в такой мелочи уступлю Тане. Так что я снова склонилась над столом, собралась с духом и, заложив руки за спину, сделала вид, что внимательно присматриваюсь к надписи — да, у мистера Пембертона очень витиеватый почерк, и, пожалуй, тут, в самом деле стоит буква «Т».
Значит, за центральным столом места мне не будет. Но меня это не огорчило. Я предпочитала сидеть среди тех, кого про себя называла «деревенская сторона», чтобы на меня меньше обращали внимание. Кроме того, как говаривают, со стороны расклад виднее. И в тот вечер я в самом деле кое-что заметила.
Эта встреча, как Николас Пембертон и предполагал, стала поворотным пунктом в его отношениях с деревней. И то, что казалось мне разделительной линией, — эти несколько футов пространства, отделявших председательский стол от полукруга стульев, на которых расселись деревенские жители, — растаяло как снег.
— Добрый вечер, леди и джентльмены! Очень рад, что вы решили посвятить нам этот вечер… — начал свое выступление Николас Пембертон, едва усадив Сильвию Сильвестр и мою сестру на отведенные им места. Должна признаться, меня несколько огорчило лицезрение Тани среди тех, кого я, как и многие другие, продолжала называть «они», — по другую сторону баррикад. Но куда больше беспокоило меня другое. Николас Пембертон обладал даром убеждения настоящего оратора. — Я много слышал о вас, жителях этих мест. Я знаю, что вы, как и я, любите откровенные слова и непреложные факты…
У него была раскованная и убедительная манера речи, которая, как я где-то читала, достигается лишь долгой практикой. Кроме того, он умел подчинять себе внимание аудитории. Он объяснил, что его группа предполагает пробыть здесь всего восемь недель и что конец фильма будет сниматься на студии «Элстри» в Хартфордшире. Не скажу, что во время его выступления стояла мертвая тишина, когда слышно, как муха пролетит. Его речь сопровождалась то перешептываниями («слушайте, слушайте!»), то смешками после его шуточек, то шорохом накрахмаленных воскресных одеяний, скрипом и шарканьем обуви, которую тут надевают только на свадьбы и похороны; деревенская публика крутила головами, чтобы лучше рассмотреть кинозвезд.
Конечно, среди них не было Гарри Хеннесси, ибо он на нашей Леди Джейн и в соответствующем наряде должен был появиться в самом конце — его выход должен был стать и частью театрального действа, и шансом для фоторепортеров, да и для жителей деревни, отснять его во всей красе.
А Сильвия Сильвестр так и лучилась красотой и счастьем. Даже во время речи мистера Пембертона я слышала щелканье затворов фотоаппаратов. Несколько раз она меняла позу за столом, чтобы продемонстрировать себя в лучшем ракурсе. И я видела, как миссис Меллор, лучшая подруга матери, которую можно было узнать в толпе лишь по ее шляпе, украшенной вишенками (мать говорила, что она надевала ее еще на мои крестины), возбужденно подпрыгивала на месте.
Конечно, мы не могли одержать над ними верх. Об этом нечего было и думать. Но всегда существует какое-то противодействие происходящему. И так уж получилось, что я олицетворяла собой его сердцевину. Ибо на этой встрече меня одолела томительная ностальгия.
В последние несколько недель события сменяли друг друга с такой быстротой, что я с трудом улавливала смысл происходящего. И лишь теперь, оглядывая нашу развороченную гостиную, в которой запах нафталина мешался с ароматами дорогих оранжерейных цветов, которыми мистер Пембертон приказал оформить помещение, я в полной мере осознала, что случилось.
От нашей старой мебели не осталось и следа. Портьеры были сняты и сложены. Убрали наши истертые ковры, и теперь пол был совершенно голым, если не считать линий, начертанных мелом. По углам громоздилась какая-то странная аппаратура и осветительные приборы. Я видела темные квадраты на стенах, где когда-то висели наши картины и фотографии молодого отца, где он с удочкой стоит на ступенях террасы, ибо четверть века назад Дервент подходил к ним. Над камином пустовало еще одно место, где совсем недавно висело зеркало, покрывшееся пятнышками за сто лет своего существования, — Таня уверяла, что оно обладает магическими свойствами и что в ночь летнего солнцестояния девушка может увидеть в нем суженого.
Но под ним все еще красовался камин тюдорианских времен, в котором давным-давно в рождественский вечер мы оставляли свои чулочки для подарков и жарили орешки в Ночь костров[8]. Но хотя камину требовался небольшой ремонт, мы, подчиняясь указаниям мистера Пембертона, оставили все, как есть.
Как и другие вещи. Я хочу сказать, что теперь мы ни к чему не прикасались, выполняя лишь инструкции мистера Пембертона. Он издавал приказы, дергал за ниточки или взмахивал дирижерской палочкой, и наш образ жизни менялся — сначала незаметно, а потом безжалостно и непреклонно.
Его речь, похоже, подошла к концу, и он доверительным и в то же уверенным тоном попросил задавать вопросы.
Тут же вскочил староста Коггин и спросил, не считает ли мистер Пембертон серьезным упущением, что с приходским советом не сочли нужным посоветоваться.
— Нет, сэр. Мы имеем дело с сугубо частным мероприятием. И на частной земле. Следующий вопрос, пожалуйста.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});