Процесс становления политического режима, окончательное оформление формы государства занимает длительный временной период, наверняка рано говорить о настоящем как свершившемся факте, для изменения которого нужен государственный переворот. Авторитаризм — переходная форма, сменяемая демократическим или тоталитарным режимом, но если под свободным государством понимать собирательный образ либерально-демократических режимов с набором декларированных и гарантированно реализуемых общепризнанных прав и свобод, то вектор развития с его управляемо-суверенной демократией направлен явно не в эту сторону.
Вышеизложенное — мое субъективное видение российской действительности, сформированное профессией, работой, литературой, музыкой, чужим мнением, приведшее к ощущению отсутствия альтернативных путей развития и невозможности что-то изменить.
К сожалению, я не могу сказать, что выросла в свободной России. Более того, не знаю, в какой стране вырастут мои дети. Это касается не только свойства свобода/несвобода, но и географического положения — Россия данной страной может и не быть.
Александр Зверев, Санкт-Петербург
Я родился в 1989 году — сложное и переломное для России время. Тогда на карте мира, раскинувшись на одной шестой части земного шара, еще значился Союз Советских Социалистических Республик. Но это было время заката могучего государства — империя Советов трещала по швам административнотерриториального деления.
В самой России чувствовалась напряженность, вызванная экономическими, политическими и иными причинами. Все одновременно ждали и боялись кардинальных изменений. Перемены не заставили себя долго ждать. В 1991-м на политической арене появилось новое независимое государство — Российская Федерация.
Настали новые времена. Кто-то называет их «лихими», намекая на разгул криминала и нелегитимные итоги приватизации, перераспределение капитала. Кто-то с пиететом вспоминает первое десятилетие новой России, называя его «временем надежд», попыткой построить свободное демократическое государство и сильное гражданское общество.
Для меня же это просто детство, не больше, но и не меньше. Так случилось, что, родившись в одной стране, в славном городе-герое Ленинграде, я взрослел уже совсем в другом государстве, да и город мой назывался уже иначе. Мне незнакомы километровые очереди за товарами первой необходимости и пустые прилавки. Ярким воспоминанием из детства был магазин игрушек на Невском проспекте, который просто ломился от всевозможных машинок, конструкторов, трансформеров и Барби с Кенами. Правда, по рассказам родителей я знаю, что купить что-нибудь в начале 90-х было не так легко, как сейчас, поскольку цены были кусачие и росли как на дрожжах, а вот зарплаты оставались прежними, да и выплачивались нерегулярно. Впрочем, как это ни печально, такое положение дел было вполне закономерно. Коллапс политической системы всегда негативно отражается на благосостоянии большинства граждан.
Несмотря на все трудности переходного периода, в стране произошли серьезные сдвиги: появились новые политические институты, стал развиваться парламентаризм. Миллионы людей по всей стране объединялись в политические партии с целью защиты и продвижения своих интересов через зарождавшиеся демократические институты. Сейчас трудно себе представить, что люди с таким упорством боролись за свои права. Помню, как по телевизору показывали различные митинги, манифестации; наиболее запомнились выступления шахтеров, которые то перекрывали дороги, то стучали касками по Горбатому мосту, требуя выплаты заработной платы и ответственной политики в сфере добычи угля. И надо сказать, небезуспешно. А какие баталии разворачивались в Государственной Думе, которая тогда была не только местом для дискуссий, но и местом для политических шоу (один депутат Марычев чего стоил) и даже драк! В порыве политической борьбы парламентарии рвали волосы на себе и на своих коллегах. По телевидению кроме латиноамериканских сериалов показывали множество политических передач, где выступали политики самых разных взглядов, от Ельцина с Черномырдиным до Ампило-ва с Баркашовым. А сколько шума было вокруг первой чеченской кампании, когда журналисты НТВ в открытую критиковали федеральные власти во главе с президентом за развязывание боевых действий на Кавказе. Много было того, что сейчас называют черными PR-технологиями. Яркими примерами служат скандал вокруг «коробки из-под ксерокса» во время предвыборной кампании Ельцина 1996 года или же «войны олигархов», когда подконтрольные им СМИ опубликовывали компромат на оппонентов. Можно по-разному относиться к вышеописанным событиям, но они показывают, что в 90-е существовала политическая конкуренция между различными группами и шла ожесточенная битва за власть и за возможность донести до власть предержащих свои интересы, свой альтернативный вариант политики.
То, с чем столкнулись Россия и россияне на стыке XX и XXI веков, на языке науки называется демократическим транзитом. СССР, а затем и Россию накрыла третья волна демократизации. Страна медленно, но верно начала двигаться по пути от авторитаризма к демократии, одним из отличительных признаков которой являются права и свободы граждан. Первый этап демократического перехода — либерализация — приходится еще на советский период, когда государство даровало обществу часть экономических и социальных прав и свобод. Мое же детство началось в свободной стране, где общество добилось для себя еще и определенных политических прав. Это был второй этап трансформации государства.
Все это происходило на моих глазах. Я рос вместе со своей страной. В год, когда я пошел в первый класс, страна погрузилась в предвыборную борьбу за пост президента новой России. А через два года пришел август 98-го: в стране случился жесткий экономический кризис.
С началом нового тысячелетия страна сильно изменилась. На фоне растущего благосостояния люди стали терять полученные в рамках демократизации свободы. Новый век ознаменовался централизацией и усилением роли государства: «построением вертикали власти» — так называли эту политику первые лица государства. Закончился второй этап демократического перехода. Итоги демократизации оказались не такими, какими их представляли себе люди в самом начале 90-х годов. Демократические институты, появившиеся за первое десятилетие, не стали лекарством от всех социальных проблем. Общество выбрало для себя другую модель управления. Государство своей сильной рукой начало наводить порядок, который, к сожалению, далеко не всегда соответствовал интересам и чаяниям общества.
Трудно сказать, вырос ли я в свободной стране. Мир, который создавали для меня родители и близкие, был свободным. Свобода и ответственность были двумя взаимодополняющими ценностями, без которых невозможно сформировать цельную и креативную личность. Государство и общество, безусловно, накладывают серьезные ограничения на действия людей, но в конечном счете каждый человек делает свой выбор и только он решает, каким ему быть. И мне хочется верить, что я вырос в свободной, ответственной стране, несмотря на все негативные общественно-политические трансформации.
Ильсур Зиганшин, Казань
Для ответа на данный вопрос мне прежде всего необходимо понять, что значит «свободная» Россия. А как понять, что это такое, если до меня таковой еще не было, а была лишь «несвободная» Россия: феодальная, царская, советская, рабская, немытая Россия — какая угодно, только не «свободная». Соответственно, надо идти от обратного и отталкиваться от «несвободной» России.
Для меня символом прошлого России, несвободного прошлого, является чемоданчик. Маленький кожаный чемоданчик, в котором лежит все самое необходимое: белье, бритва, посуда, постельные принадлежности. А необходимо это на случай ареста. И как правило, чемоданчик этот стоял у двери квартиры людей думающих, рассуждающих, интеллигентных.
Могу сказать, что по-настоящему интеллигентных людей я видел не так уж много. Но и не так уж мало. А вот чемоданчиков с минимумом необходимых вещей на случай ареста я, к счастью, не видел никогда. Поэтому да, я вырос в свободной России.
Я вырос в стране, где было и есть много нищих. Я вырос в стране, где мама мне говорила возвращаться до темноты, потому что страшно. Я вырос в стране, где милиционера боятся больше, чем бандита. Вот в такой стране я вырос. Я вырос в свободной России.
Вспоминается мне пес Шарик из «Собачьего сердца», наевшийся от пуза и сравнивавший себя с бродячими и вольными собаками. «Да ну ее к черту, эту свободу, которую придумали несчастные демократы» — так рассуждает Шарик.
Но после Шарика всегда вспоминается Филипп Филиппович, который отстаивал свою свободу, который ценил ее. Для него свобода не превращалась в «разруху», а была добродетелью и порядком, при котором осматривают в смотровой, кушают в столовой, а в грязных калошах не ходят по мраморной лестнице и персидским коврам.