В мучительной неизвестности прошли еще сутки. Прозоров за эти дни постарел на несколько лет, он просто выходил из себя от мысли, что ничем не может помочь своей драгоценной девочке. Войдя в очередной раз к ней в комнату, он вдруг натолкнулся там на Маргариту, которая, скорчившись, сидела в углу и что-то исступленно шептала. Ее вид ужаснул Платона Петровича, он счел ее обезумевшей. Служанка сказала, что Маргарита сидит тут уже третьи сутки и наотрез отказывается уходить. Иногда плачет или почти воет, а то даже головой поначалу билась об пол, насилу успокоили. Прозоров наклонился над фигурой Марго и прислушался, то были страстные мольбы к Богу.
– Покарай, Господи, эти преступные руки, покарай!
Платон Петрович покачал головой, сгреб девушку в охапку и понес в ее комнату. Как бы он ни был удручен случившимся, он не мог допустить, чтобы бедняжка помешалась от расстройства. Когда Прозоров возвращался из комнаты воспитанницы, он услыхал шум и бросился по лестнице наверх. К Варе вернулось сознание.
Глава 7
Варя смотрела в потолок, когда вошел ее отец. Бледное лицо не выражало ничего.
– Варенька, деточка, – чуть не плача, пролепетал Прозоров. – Ты узнаешь меня? Ты понимаешь, где ты? Ты помнишь, что с тобой произошло?
Бесцветные губы что-то прошептали. Варя попыталась пошевелиться, но ей это не удалось. Прозоров просто физически ощутил ужас, который пронзил все ее существо. Девушка еще раз сделала попытку поднять руку или повернуть голову, но безуспешно. Прозоров с нарастающим страхом следил за этими отчаянными попытками. Литвиненко поспешно подхватил друга под руку и вывел в соседнюю комнату.
– Что ж, Валентин, есть ли надежда? – Прозоров с трудом сдерживался от слез.
– Надежда есть всегда, Платон Петрович!
– Господи, только бы она осталась жива!
Литвиненко помолчал, а потом, собравшись с духом, произнес:
– Простите меня за кощунственные слова, но после некоторых травм жизнь человека превращается в сплошную пытку. Боюсь, данный случай такой. Травма позвоночника сделала вашу дочь неподвижным инвалидом на всю жизнь.
Прозоров ухватился за край стола, чтобы не упасть.
– Неужели ничего нельзя сделать? – прохрипел он.
– Вероятно, через какое-то время можно будет надеяться на возвращение подвижности некоторых частей тела, но полностью, увы! – Доктор сокрушенно покачал головой. – Пока сложно что-либо говорить, понадобится исследование и долгое лечение.
Валентин попытался дружески обнять несчастного отца, но тот зарыдал и, закрыв руками лицо, стремительно вышел. Таким его никто никогда не видел.
Потянулись мучительные дни. У постели Вари постоянно кто-нибудь был. Все пытались говорить с ней, но ободряющие слова вязли в зубах, ведь несчастная очень скоро поняла кошмар своего состояния. Маргарита также целые дни проводила с подругой. Вся дворня только и говорила о том, что бедная приживалка чуть умом не тронулась, горюя о дочери хозяина. Прозоров был потрясен до глубины души, эти страдания, как ему казалось, еще больше убедили его в величайших душевных качествах Маргариты.
Гривин появлялся и исчезал как тень. В первые дни управляющий даже не уходил в свой флигель, спал урывками в гостиной на диване. Позже, когда наступила некоторая печальная ясность, Гривин вернулся к своей работе, попутно взвалив на себя и все остальные дела, которые до этого решал сам хозяин, так как Платон Петрович оставался поглощенным несчастьем дочери. Прозоров еще больше стал ценить своего несостоявшегося зятя.
Наступила чудесная золотая осень. Усадьба, окруженная садом и парком, утопала в буйстве красочной листвы. Под окнами Вари пышными головами цвели хризантемы. Титанические усилия доктора Литвиненко привели к тому, что к больной вернулась подвижность верхней части тела. Теперь Варя могла сидеть, двигать руками и головой, правда, с трудом, но постепенно все лучше и лучше. А вот ноги ее оставались парализованными. Поэтому прекрасная наездница, живая, подвижная и грациозная девушка могла теперь передвигаться только в инвалидном кресле на колесах. Доктор прямо сказал ей об этом, заметив, однако, что прогресс медицины приводит иногда к чудесным исцелениям. На чудо тоже пытались уповать. Местный батюшка за щедрые пожертвования без устали молился за свою прекрасную прихожанку. Как-то раз Варя позвала Маргариту и, печально глядя в окно, где догорало лето, спросила:
– Помнится, в имении твоей матери был какой-то колдун, может, мне его колдовство поможет, ведь всякие случаи бывали?
Маргарита аж отшатнулась от неожиданности и страха. Но тотчас же взяла себя в руки и стала поправлять подушки.
– Я понимаю, ты сейчас готова верить в какие угодно чудеса, но этот человек тебе не поможет.
– Утопающий хватается за соломинку! – с раздражением воскликнула Варя.
– Он просто сумасшедший, душевнобольной человек, – кротко ответила Марго, но сердце ее бешено заколотилось. Если Варвара будет настаивать, отец достанет ей Кондратия из-под земли, и тогда всплывет их черная тайна.
На самом деле не проходило и дня, чтобы Маргарита не думала о происшедшем. Она была достаточно образованна и прагматична, чтобы слепо верить в колдовство. Поэтому рассудок не мог примириться с мыслью о магическом злодействе. Чувства же пребывали в полном смятении. Почему-то не возникало тайного чувства торжества над поверженным врагом, жалость и прежняя любовь к подруге постепенно вытесняли злобу. Однако внутренний голос подсказывал, что это не конец борьбы. Ведь Гривин по-прежнему не принадлежал ей. Более того, вся эта история как-то странно отдалила его, он почти не разговаривал со своей возлюбленной Марго, даже избегал ее. Маргарите иногда даже казалось, что он каким то чутьем догадывается о ее вине.
Наконец ей удалось поговорить с ним. Маргарита заглянула в библиотеку в поисках нечитанной книги для Варвары, там она и натолкнулась на управляющего. Какое-то время оба неловко молчали, затем Гривин произнес:
– Нас всех, Маргарита Павловна, поразила та самоотверженность, с которой вы выхаживаете Варвару Платоновну!
Маргариту неприятно поразили слова Дмитрия, он явно говорил о себе как о члене семьи Прозоровых.
– И вас это тоже поразило, Митя? – Она постаралась быть ироничной.
– Да, меня ваша искренняя боль о несчастной Варваре поразила глубочайшим образом. Я…
Но она недовольным жестом не дала ему продолжать в том же пафосном и лицемерном духе.
– Полно, Митя, чего нам кривляться друг перед другом. Нам надобно решить, как поступать дальше.
– Но ведь ничего не изменилось, Маргарита! – с досадой заметил Гривин. – Я по-прежнему жених, никто не отпускал меня на свободу.