– Где вы есть в Мадриде? – прошептал он, испугавшись, что потеряет ее как раз в тот момент, когда обрел.
– Здесь, вместе со свитой короля Франции.
– Он умирать? – сразу же спросил Мортимер.
Зефирина хотела было ответить, что Франциску I лучше, но передумала. Разве очаровательный Мортимер не был грозным врагом?
– Увы, боюсь, несчастный принц не протянет и ночи…
– О, Боже!
На этот раз Мортимер явно заторопился: ему не терпелось известить Генриха Английского о кончине короля.
– До завтра, дорогая…
Зефирина помешала ему ускользнуть.
– Мортимер, вы видели императора?
– Ммм… – промычал герцог, внезапно насторожившись.
– Вы можете сказать мне, где находится его величество?
Мортимер успокоился. Вопрос не таил в себе никакой опасности для Альбиона.
– Рядом со своим молельня… В свой кабинет для отдыха.
– Он в хорошем настроении?
Мортимер покачал головой.
– Это неточное слово, когда говорить о Карле… Но этой ночью, он, как это сказать, ни то, ни се.
Мортимер поклонился, Зефирина задержала его за руку, шаловливо наморщив носик.
– Должна ли я расценивать это как предложение выйти за вас замуж, Мортимер?
– Святым Георгием клянусь, да, миледи.
Зефирина улыбнулась с присущим ей кокетством:
– До завтра, милорд де Монтроз!
Мортимер наклонился так, что почти коснулся ее прелестного личика, и прошептал:
– До завтра, божественная Зефирина…
Искушение было велико, но Мортимер справился с собой. В одну секунду он догнал своих оруженосцев, которые ждали во дворе.
При свете факелов Зефирина увидела, как он вскочил на черного коня и сказал что-то капитану Эррере, вышедшему вслед за ним.
– Сьюдад имперьяль! – бросила она.
Волшебных слов оказалось достаточно.
В тот момент, когда капитан Эррера вернулся во дворец, стражник уже открывал перед ней дверь, ведущую в королевскую приемную. Зефирина проникла в святую святых…
Она ожидала, что крыло Алькасара, занятое Карлом V, будет погружено в сон, однако здесь царило сильное оживление.
Входили и выходили пажи с бумагами. Можно было подумать, что хозяин этих мест страдает бессонницей. Около дюжины человек, принадлежащих к самым различным слоям общества, сидели на табуретках в ожидании аудиенции.
Дон Рамон с каждым посетителем обходился по-разному. Одним приносил свиток пергамента, других провожал через потайную дверь, приподнимая скрывающий ее ковер, третьим – счастливым избранникам – позволял пройти в кабинет.
Когда вошла Зефирина, дон Рамон нахмурил свои черные брови и направился к молодой женщине.
Зефирина не стала ждать вопроса и заговорила первой.
– Госпожа Маргарита Алансонская послала меня сообщить новости о его величестве короле его величеству императору.
– Его величество скончался? – холодно спросил дон Рамон.
Зефирина опустила глаза.
– Извините, сеньор, но у меня приказ ее королевского высочества не говорить ни с кем, кроме его величества императора.
Дон Рамон с трудом подавил раздражение.
– Государственная тайна, сеньор… – проговорила Зефирина.
Несмотря на то что ночь выдалась свежая, Зефирина почувствовала, как ручеек пота заструился у нее по спине. Взгляд дона Рамона буквально сверлил ее.
«Самозванка!.. Обманщица!»
Если дон Рамон обнаружит обман, с Зефириной будет покончено. Она уже видела, как ее бросают в каменный мешок за оскорбление величества, преступное посягательство, измену и предательство…
Против всех ожиданий, дон Рамон сделал молодой женщине знак занять место в очереди на табурете, а сам исчез за портьерой.
Зефирина поместилась между нищим и знатным сеньором, если судить по их одежде. Однако одного взгляда на белые руки оборванца было достаточно, чтобы причислить его скорее к тайным агентам испанского властелина.
Зефирина по своему горькому опыту знала, что Карл V вербует осведомителей повсюду. Разве не была донья Гермина в свое время главной шпионкой императора?
В приемной никто не разговаривал, только свечи потрескивали. На ближайшей башне пробили часы. Зефирина вздрогнула. Она задремала. Вернулся дон Рамон. Он сделал знак нищему, и тот подошел к двери в кабинет, за которой оба и скрылись. Места стало больше, и Зефирина расправила платье. Она потянулась и зевнула. Вдруг она почувствовала, что кто-то трется об ее юбки. Сосед коленом толкал ее ногу, Зефирина, напустив на себя оскорбленный и неприступный вид, подчеркнуто отодвинулась. Нимало не смутившись, наглец придвинулся к ней. Не могла же она вскочить и разразиться криками! Ей пришлось пересесть на освободившийся табурет нищего. Но сосед, не отказавшись от своих намерений, занял место, на котором раньше сидела она. Бесстыдник беззвучно прыснул со смеху.
– Это похоже на детскую игру! – прошептал он. – Обыкновенные салочки, сеньора, мы изобретаем табуретку…
– Замрите, сеньор… – ответила Зефирина.
Решив осадить бесцеремонного нахала, она повернулась и смерила его горящим от негодования взглядом.
Ей с трудом удалось скрыть удивление. Сосед ее, вне всяких сомнений, был знатным вельможей и даже, если не считать Фульвио, одним из самых красивых представителей мужской породы, которых когда-либо приходилось встречать Зефирине.
Из-под бархатной шапочки, обвитой золотой цепочкой с изумрудами, на нее смотрело смуглое мужественное лицо с гордыми правильными чертами; подбородок украшала темная бородка, а золотистые смеющиеся глаза словно озаряли внутренним светом все лицо. Он был широк в плечах, прекрасно сложен и осанист, одет в колет из красного с золотом шелка, штаны с буфами, бархатный плащ, отороченный мехом; на пальцах и в ушах сверкали дорогие кольца, инкрустированные прекрасными камнями, на груди висели золотые медали. Зефирина никогда не видела мужчину с таким количеством драгоценностей.
– Я должен сделать вам одно учтивое предложение, сеньора…
– Начало не слишком удачное, – парировала Зефирина.
Казалось, этот ответ его чрезвычайно огорчил.
– Ради Святой Девы, моей покровительницы, ответьте, сеньора, разве не видно по моему лицу, что я человек добродетельный?
Зефирина окинула его насмешливым взглядом.
– Не хочу вас обидеть, сеньор, но по первому впечатлению этого не скажешь.
Зефирине показалось, что он сейчас расплачется.
– Ваши подозрения, сеньора, меня очень печалят. Клянусь Господом, что являюсь верным слугой нашей святой матери Церкви.
«Как этот дьявол печется о своей репутации!» Зефирина решила больше не затрагивать этот теологический вопрос.
– Верю вам на слово, сеньор… Но, прежде всего, могу ли я узнать, с кем имею честь говорить?