Еще один поворот водяных часов – и дверь закрылась бы перед ней, чтобы открыться вновь лишь через четыре года.
У дверей ее встретил мужчина с осунувшимся лицом, в темно-оранжевом халате экзаменатора, окинувший ее дорожную одежду и не самый опрятный вид взглядом осторожного, не слишком старательно скрытого пренебрежения. Ее нефритовую табличку он тщательно изучил через сложенные стопкой линзы и, как показалось Дьеу, был разочарован, убедившись, что она подлинная. Причин прогонять ее, спустив ждущих рядом собак, у него не нашлось, и он вернул ей табличку и задал три вопроса, на которые полагалось ответить каждому ученому, входящему в зал.
Дьеу, разумеется, знала эти вопросы назубок, точно так же, как знала, что должна утвердительно ответить на каждый из них, чтобы ее впустили. Как говорил ее наставник, это самые легкие из вопросов, какие ей зададут, так что ими надо успеть насладиться, прежде чем последует продолжение.
Экзаменатор у ворот не удосужился подняться из-за стола, меряя Дьеу утомленным взглядом. За один только тот день он уже задал эти вопросы не меньше восьмидесяти раз.
– Ты входишь в Зал жестокого нефрита добровольно и без какого-либо принуждения?
– Да, – сказала Дьеу, потому что это была правда. За ней не стояли родственники, прибивавшие ее косу к стене за ее спиной, чтобы ее голова не клонилась от усталости над книгами. У нее не было любимого, которого удерживали в заложниках, пока она не выйдет из Зала, получив достойные отметки. Она пришла к воротам не по чьей-либо чужой, а лишь по собственной воле.
– Ты клянешься чтить правила Зала жестокого нефрита?
– Да, – ответила Дьеу, потому что не желала, чтобы ее убили экзаменаторы или разъяренные призраки ученых былых времен, заподозрив в мошенничестве. Экзаменаторов еще можно вразумить, а может, если слухи не соврали, даже подкупить, но умерших учеников – ни за что.
– Если ты выйдешь с экзаменов с триумфом, примешь ли ты место на небесах империи, под властью и покровительством императора и знати?
Дьеу хотела было ответить «да» и тут вдруг поняла, что с чистой совестью дать этот ответ не сможет. Ей вспомнилось созвездие, в котором она обреталась, которое стерегло ее сон и которому она уже отдала сердце, и никакого императора в нем было. Только проблеск оранжевого и черного и медленное мерцание нефритовых глаз.
– Нет, – к собственному изумлению ответила она. – Нет, я не могу. Не могу.
Круто повернувшись, она покинула Зал жестокого нефрита, не обратив внимания, как выругался за ее спиной экзаменатор, как дверь захлопнулась и была заперта на засов, стукнув глухо, словно топор палача. Этот стук отделил ее от жизни, планы на которую она строила, и, переходя на бег, Дьеу вдруг поняла, что это ее, в сущности, не тревожит, нисколько не тревожит.
Она бежала всю дорогу до пристани, где целая команда матросов пыталась погрузить разъяренного зверя на корабль. Действие мака закончилось, тигрица кидалась с оскаленными клыками и выпущенными когтями на каждого, кто пытался приблизиться.
– Я помогу! – закричала Дьеу. – Я справлюсь вместо вас!
Капитан с сомнением окинул взглядом ее сутулые плечи и худое тело.
– Тебя ей даже на один зуб не хватит, – возразил он.
– Да нет же, – настаивала Дьеу. – Послушайте, я умею усмирять тигров. Просто слушайте, и все.
Матросы остановились, потому что не желали вновь испытывать на себе остроту тигриных клыков и когтей, и слегка попятились.
– Слушай, – еще тише произнесла Дьеу и уставилась тигрице прямо в глаза, что было опасно делать в любых условиях. – Просто слушай. Моя любовь покинула меня, и больше мне уж никогда не смеяться. Моя любовь покинула меня и унесла с собой весь свет.
Тигрица умолкла, гневно глядя из клетки, матросы скептически переглядывались.
– Я сижу в павильоне для любования луной, мой рукав насквозь промок от слез, я не в силах видеть, ибо горе украло мои глаза, я не в силах говорить, ибо горе украло мой язык.
Тигрица издала рык, низкий и утробный, а Дьеу подошла ближе. Она сознавала присутствие матросов на причале и шум большого города за ее спиной, но ничто не имело для нее больше значения, чем зверь в клетке перед ней.
– Я сижу и плачу – безглазый и безъязыкий, лишенный смеха и света. Я сижу и жду ответа, который способна дать лишь моя жена.
Наконец тигрица заговорила, и ее слова были тихими, как летний ветерок, ласковыми и нежными, как речи самой Дьеу.
– Я принадлежу тебе, и я буду твоим смехом и светом. Я принадлежу тебе, так открой глаза, чтобы взглянуть на меня, открой рот, чтобы мне поцеловать его. Я принадлежу тебе, я с тобой и больше не уйду никогда.
Вся пристань ошеломленно умолкла, услышав слова поэта из уст тигрицы, и тогда Дьеу открыла клетку.
Она выпустила тигрицу, и та первым прыжком вылетела из клетки, на втором забросила к себе на спину Дьеу, а третьим прыжком унесла ее прочь, и с тех пор их больше никто не видел.
Такова история книжницы Дьеу, повествующая о том, как она заключила брачный союз с тигрицей Хо Тхи Тхао, и как…
– Нет. Этого довольно, – резко перебила Синь Лоан. – Я ненавижу эту историю, и если ты ее закончишь, возненавижу и тебя.
– Мне бы этого не хотелось, – не задумываясь, отозвались Тии и под пристальным взглядом Синь Лоан слегка кашлянули. – Это просто история в том виде, в каком она была рассказана, записана, а потом передана мне.
Синь Кам покачала головой.
– Нет, мне это совсем не по душе, – наконец высказалась она. – Поэзию я люблю, но… Но не думаю, что все было именно так. Мне не нравится представлять Хо Тхи Тхао в клетке. Не нравится, что она ждала, когда Дьеу придет освободить ее, потому что выбраться сама она не могла. Совсем не нравится.
– Потому что это неправда, – рявкнула Синь Лоан. – Все это глупые людские выдумки. Подумать только – чтобы какая-то жалкая книжница сумела укротить тигрицу стихами и несколькими ночами любви! Что за бред!
– Госпожа… – начали Тии, и всего на миг особое напряжение плеч Синь Лоан и целеустремленность в ее травянисто-зеленых глазах указали, что тигрица решила покончить с рассказами раз и навсегда.
Но тут заговорила Сыюй – спокойно, будто и не видела убийственный взгляд тигрицы и не слышала, как фыркает Пылук, мотая хоботом из стороны в сторону и переступая на широких подошвах.
– Ну так что же? Как все было на самом деле?
Синь Лоан гневно перевела взгляд на нее и зло кивнула.
– Ладно. Только чтобы вы не умерли, веря в несусветную чепуху.
Три дня и три ночи Хо Тхи Тхао бродила по улицам Аньфи, и к концу этого времени все двери были закрыты перед ней, а в животе у нее стало пусто, как в барабане. Она убивала, потому