Читать интересную книгу Отпуск строгого режима - Кирилл Казанцев

— Откуда ты это знаешь? — скривился Борода.

— Да смотрел по ящику, как один турецкий профессор распинался о русско-турецкой дружбе и сравнивал, что думают русские о турках и что турки о нас.

— Когда ты все успеваешь? И памятку прочитать, и телик посмотреть? — удивился турок-месхетинец.

— Классный щипач должен работать не только руками, но и головой. Чтобы точно оценивать место своей работы и фраера — его цену, силу, тупость, чувствовать, насколько он подвязан с ментами и гебьем. Даже насколько он обидчив. Например, с холериками лучше сейчас не связываться.

— С кем?

— Короче, это уже я тебе начинаю выкладывать свои секреты.

— Так что это за холера? — поинтересовался Борода.

— Все люди делятся на четыре категории, — чуть медленнее, чтобы компаньон улавливал, говорил Валет. — Холерики, сангвиники, флегматики и меланхолики.

— Мы-гы, — старался запомнить будущий шипач. — Черт, это ты придумал такие крученые названия или твои кореша, что тебе ремесло передали?

— Это психологи ученые придумали.

— Бляха, — возмутился турок-мехетинец, — я что, академик?

— Слушай сюда… Так вот — холерики, видя, что их обчистили, — сразу же орут. Ничего не понимают, орут, кипеж. Всех клянут, зовут ментов, охрану. Готовы первого подозреваемого разорвать. С ними в принципе работать можно, но лучше не за границей, а дома, в России.

— А, это такие, как тот мужик из гипермаркета, — вспомнил Борода.

— Да, главное — перенаправить внимание холерика по ложному пути, он сам запутается. Здесь, в Турции, таких надо обходить, лишний шум нам ни к чему. Такие могут весь аэропорт на уши поставить. Будут орать, а в это время все вокруг сразу же свои сумки проверять начнут.

— Значит, тот, который матерился и плевался, тоже был холерик?

— Соображаешь уже, — похвалил подельника Валет. — Легче с флегматами — они вообще могут не заметить пропажи.

— А это кто? — наморщил лоб Борода.

— Это такие задумчивые ботаны. Сидят, сами себе в голову смотрят. Отмороженные по жизни. Ты подбираешься к ним, тихо, спокойно делаешь свое дело. — Щипач рассказывал и жестами показывал. — Шаришь, как мышка, и все готово. Они даже не заметят.

— А дальше? — внимал науку Борода.

— Сангвиники примут пропажу с легким сердцем: мол, еще себе заработаю. Ну, попыхтит, покраснеет, а иногда даже воскликнет — вот вор, ай да молодец, у меня, у такого крутеня крученого, деньги стырить сумел. Слышал я о таком — его один маститый щипач обшарил. А потом личная охрана все-таки вора достала. Так тот вору еще денег дал, а с охранников три шкуры спустил. Сам говорит щипачу — учи, учи этих дармоедов!

— Неужто? — поднял брови Борода.

— За что купил, за то и продаю. Мне Вертел рассказывал. Может, и притрындел чего, но такое вполне может быть. Логика в этом есть!

— А что четвертые?

Меланхолики… Чтобы работать с этими, надо железные нервы иметь. Мне лично очень трудно.

— Чего — очень чувствительные? Чувствуют фибрами, что вокруг делается?

— Да, они чувствительные, только по-другому. Вытащить кошелек у них — плевое дело. Но они начинаю реветь, жалиться.

— Ну хер с ними, пускай сопли по щекам размазывают, а ты в это время уходишь, — ухмыльнулся Борода.

— Так они так причитают, что хочется не то что лопатник вернуть, но еще туда свои бабки подложить. Очень тяжело. Я же не зверь.

— Как ты определяешь, кто это — холера, пингвин, флегма или этот мелкохолик? — с хитрым любопытством спросил Борода.

— Опыт — великий учитель. Смотрю и вижу.

— Че, значит, вот так позыришь — и сразу же нутро фраера видишь? Как у лепил на аппарате просвечиваешь? — скептическим тоном проговорил турок-месхетинец.

— Скорей всего, как таможенник, который не только смотрит, что у тебя в баулах, а еще пасет, как ты эти баулы тащишь.

— Говоришь, любого фраера раскусишь? — брал на понт Борода.

— Ну да, — самоуверенно произнес Валет.

— Щас проверим, как ты заливаешь.

Борода аккуратно отодвинул плотно занавешенные шторы, которые подельники задернули, чтобы посторонний взгляд не проник в номер. Наличие камер наблюдения Валет уже проверил. Приходилось верить хозяевам отеля, что они не ублюдки и свято блюдут неприкосновенность личной жизни клиентов — в номере видимых «глазков» и «жучков» не обнаружилось.

— Ну-ка, Валет, позырь на того чувака. Кто он по твоему ранжиру? — Борода, глядя на дорогу за забором, который отделял территорию отеля от остального света, указал на человека, копошащегося в мусорном баке.

Карманник внимательно посмотрел, на кого указывал турок-месхетинец, — человек в длинном то ли плаще, то ли темной тунике, похожей на поповскую рясу, в высокой шапке-скуфейке, бородатый и патлатый, под колпаком света, лившегося от уличного фонаря, отбирал из мусора ценные, на его взгляд, вещи — жестяные банки, стеклянные и пластмассовые бутылки.

— Что ты скажешь об этом «батюшке»? — повторил вопрос Борода.

— Это не просто «батюшка». Он знает местные законы, разбирается в ценах этих бутылок и банок, кому попало их не понесет.

— Ну, об этом бы и я догадался. На фига по дешевке сдавать то, что насобирал, — прокомментировал подельник.

— Он живет под кустом или низкорослым деревом, — продолжал Валет, — днем размышляет о смысле жизни на планете Земля, а вечером работает уборщиком, помогает жить другим, чтобы они не погрязли в собственной грязи. А приехал сюда он из селения, которое уничтожила стихийная катастрофа — селевой поток или оползень.

— Как братэллу Серегу Бодрова?

— Да!

— Откуда ты это все узнал!?

— Вижу и умею видеть…

— Да гонишь… — возмутился Борода, — полный гон и выпендрон. Только я не понимаю, зачем это тебе выеживаться перед корешем.

— Бляха-муха, гон, говоришь? сам присмотрись. Рожа у него полосатая.

— Как полосатая?

— Значит, спит днем под кустом. Загар так ложится. Одет как стародавняя секта, которая о нас с тобой молится. О таких в новостях трындели. Они вычищают наши грязные помыслы, и не только помыслы, а убирают наши отбросы. Тогда как раз говорили, что их селение в горах снесло селевым потоком.

— Ну ты даешь, у тебя в голове чан всякой всячины, и ты эту бурду по мастям раскладываешь… — удивился Борода — А кто он по твоему ранжиру?

— Скорей всего, сангвиник, только заторможенный тягомотными думами о смысле жизни. Но у таких брать нельзя, — заявил Валет. — Да у них ничего и нет. Разве что амулет стародавний, который на того, кто его стащит, несчастье наведет. Гол как сокол.

— Э, не говори. Я тоже иногда в ящик пялюсь, — не согласился Борода. — Видел я, как одного бомжа в Норвегии хоронили. Он всю жизнь банки из-под пива собирал. Так он миллионером оказался и столько всякого добра в разных загашниках припрятал — просто не поверишь. И никто рядом, бомжи такие же, как он, и не подозревал, что у него столько бабосов, — турок-месхетинец еще раз внимательно посмотрел на мужика в черной скуфейке, как будто хотел узнать, не скрывается ли у него под «рясой» мошна с золотыми монетами.

— У этого точно ничего за душой нет, — еще раз сказал Валет. — Брать надо у толстосумов, у жиреющих фраеров. Ощипывать их — то же самое, что делать липосакцию.

— Чего?

— Откачку жира. Чтобы фигура стройней была. Это им даже полезнее будет, — усмехнулся карманник. — Не зажрутся вконец.

— Достал ты меня с мудреными словам, — скривился Борода, — Короче, дело к ночи, а завтра пойдем на это самое… на лепосанкцию, тьфу, блин, на работу?

— Нет, завтра не пойдем, — решительно сказал Валет. — Держи. Это твоя доля.

Карманник протянул пачку евро и долларов Бороде:

— Русские рубли не даю, пока хватит «зелени», будет заначка.

— А почему это — не пойдем? — вскинул свои лохматые брови турок-месхетинец.

— На первых порах и этого хватит. Можно жить… Сейчас нам главное — не засыпаться, а поэтому прикинемся туристами. А после тяжелой работы надо отдохнуть, мы же тоже люди, не всем же трудоголиками быть. Да и я сыт по горло постоянным шухером, всю жизнь в бегах. Надо и нервы полечить. Короче, греем перышки на солнышке. Только давай так — хвостом друг за другом не ходить. В личную жизнь друг друга не вмешиваться — недаром здесь две спаренные шконки, — подмигнул Валет.

— Ладно, — с обидой в голосе буркнул Борода.

Он-то догадался, что у Валета на уме была та привлекательная попутчица из автобуса и теперь фактически кореш-подельник хочет от него если не избавиться, то отстраниться. — Пойду в бар загляну, а то в автобусе кимарнул, сон перебил.

— Давай, я здесь о своем покумекаю, — кивнул вор-карманник.

Борода положил купюры в свой бумажник и, не оборачиваясь, вышел из номера Валета.

12

На следующий день Борода проснулся поперек двух кроватей. Он спал на покрывале, в одежде. Один ботинок остался на ноге, второй валялся посреди комнаты. Окна заливал яркий солнечный свет. Уже было полуденное время.