Нет, на моей все это тоже было. Но у де Бов в деревнях были — дома! Насколько я помнил, именно так эти халупы и стояли. И Рокингем был не зеленой кляксой, похожей на раздавленного клопа. Нет, он был темнее и светлее, весь расчерченный синими нитями ручьев и речушек, желтыми лентами дорог и тропинок.
Де Бов развернула этот шедевр на столе, приготовила бумагу, свою красную палочку и зарылась в допросы. Я сидел напротив и тосковал. Сначала разглядывал карту, потом — де Бов, сосредоточенно жующую нижнюю губу. Потом взял красную деревяшку. Я себе магические жезлы как-то иначе представлял. Более… волшебным. А это была обычная лакированная палка, только граненая. И заостренная на конце. Это чтобы кровью подписываться удобно было, что ли?
Острый кончик отломился и покатился по карте, пачкая ее серым.
Черт.
Черт-черт-черт.
Де Бов читала. Первым моим порывом было сунуть палочку поглубже в бумаги и сделать вид, что так и было. Но я рыцарь. Я мужчина. И я отвечаю за свои деяния, хороши они или плохи, мне неведом страх.
А может, под стол бросить и сказать, что де Бов сама уронила?
— Кхм.
— Что? — отвлеклась от пережевывания губы де Бов.
— Вот, — сказал я. — Сломалось.
Когда-то мой не-отец за такую вот хрень лупил меня, как козу шелудивую. Вещи сами собой не ломаются, говорил он. Их ломают. Правильно, в общем, говорил. Но переучить меня так и не смог.
— Сломалось? Ну так заточи, — пожала плечами де Бов и опять уткнулась в бумаги.
— Как?
Лицо де Бов отражало кротость, усталость и истинно христианское смирение.
— Если хочешь, можешь погрызть. Но я бы посоветовала ножом.
Я покрутил палочку в руках, достал кинжал. Лезвие было слишком длинным, и работать им было неудобно. Хрупкая сердцевина все время ломалась, но после нескольких ошибок мне удалось вывести кончик в игольчатое острие. Я положил сильно потерявшую в длине палочку на место, вытер потные руки и с облегчением выдохнул.
В животе забурчало.
Ну мать же твою.
Де Бов оторвалась от очередного допроса и посмотрела на меня.
— Ты есть хочешь?
— Нет, — почему-то ответил я.
В животе опять забурчало — громко и отчетливо.
Сука.
— Слушай, будь другом, сделай пожрать. Посуда в шкафу на верхней полке, еда — в нижней тумбе. Тащи все, что найдешь.
Хозяева потчуют гостя.
Женщина кормит мужчину.
И вообще, тут должна быть служанка! Куда делась эта кошмарная саксонка?
Видимо, что-то из этого отразилось у меня на лице.
— Что? Ну ты же все равно ничего сейчас не делаешь, — вид у де Бов стал озадаченный.
Так. Спокойно. Это не мой дом, не моя жена и не моя сестра. К тому же я действительно ничего сейчас не делаю — не считая того, что ломаю чужие вещи. Не стоит тратить время на глупые споры. И самое главное — жрать-то хочется.
Я подошел к полкам, обозрел стопки разномастных тарелок. Выбрал покрасивее — оловянные, с чеканным узором по краям. Когда я открыл тумбу, мне в лицо пахнуло холодом, как из глубокого колодца. Полезная все-таки в хозяйстве штука — ведьма! Я вытащил на свет божий кусок запеченного мяса, круглый белый хлеб и тушеную капусту. Был еще и кувшин с молоком, но его я решил не замечать. Терпеть не могу эту дрянь. Кто вообще пьет молоко, когда в доме есть вода и сахар?
Капусты было не то чтобы много, и я честно отгреб себе половину. Она была рыжеватой, пахла кисло и остро незнакомыми пряностями. А вот мясо оказалось самым обычным — кусок свинины, густо нашпигованный чесноком. Я оглянулся на де Бов. Она все еще читала, груда развернутых листов медленно, но неуклонно росла. Ну, левая рука-то в любом случае свободна. Я отрезал пару кусков хлеба поровнее, пристроил на них ломти мяса. Вот, это можно и одной рукой брать, не отвлекаясь от чтения.
А прислуга в доме все же нужна!
Пока я запихивался капустой, де Бов дочитала. И доела, кстати говоря. И даже спасибо не сказала.
— Действительно, ничего общего, — глубокомысленно изрекла она. А я говорил! — Давай попробуем с другой стороны. Ты закончил?
Я запихнул в рот последнюю ложку капусты и утрамбовал хлебом. Говорить не получалось, поэтому я просто кивнул. Тарелка взлетела в воздух и с плеском ухнула в таз с водой. Де Бов пихнула мне через стол распотрошенные свитки.
— Диктуй мне основные данные. Пол, возраст, особые приметы, где пропал.
Я вытер руки о штаны.
— По порядку от первой пропажи?
Де Бов задумалась.
— Без разницы, просто дату называй.
— Так. Сейчас. Мэгги, девять лет. Волосы черные, глаза темные. Нет переднего зуба. Пропала у озера…
Де Бов разодрала бумагу на мелкие клочки и теперь торопливо на них корябала той самой красной палочкой. Так вот почему у нее середина пачкалась! Даже обидно как-то. Никакого волшебства. А вообще, удобная штука — не разливается, как чернила, и не пачкается, как уголь. И бумага, кстати, хороша. Плотная, белая, гладкая. Не жалко же человеку такие листы на ерунду тратить.
— … пасли гусей, — отложил я в сторону последний свиток. — И?
Де Бов ловко распихала обрывки по карте, накрыв пострадавшие деревни. На некоторые пришлось по паре обрывков — там, где дети пропадали дважды. А что, может, и стоящая идея. Я обошел стол и встал рядом с де Бов. Господи, ну и почерк! Хуже, чем у моего писаря. Угловатые буквы скакали вразнобой, как кузнечики в траве.
— Это что?
— Где?
— Вот. Бр.
— Брюнет. А бл — блондин. Места мало же, я сокращала.
Я понял! Призвание де Бов — писать секретные донесения. Цены бы ей не было на этом поприще.
Я таращился на карту. Де Бов тоже.
— Ясно, — сказал я. — Есть идеи?
— Ага. Если вот так вот точки соединить, то зайчик получается, — голос у де Бов был унылый, как заупокойная месса.
Вот же глупости. Так и знал, что ерунда выйдет. Не похоже это на зайчика. На хорька похоже.
Де Бов грызла губу.
— Слушай, ну не так же. Эти вот пасли гусей — значит, дело было у пруда, — она сдвинула бумажку пальцем.
Ну точно же!
— Этот землянику собирал, — передвинул я второй клочок, накрыв им симпатичную светло-зеленую кляксу в границах