— Тогда почему?
— Потому что я умер вместе с ним. И остался жив. Старайся не проникать в сознание других, Светлая, можешь пережить то же самое… Только тебе этого не пережить, я думаю. Мы были связаны с Файном. Вот как ты с шутом. У нас были одинаковые таланты, и, упражняясь, мы открыли, что можем чувствовать друг друга. И там… когда Файн уже не мог закрываться от меня, я стал им. И умер вместе с ним. Вряд ли ты можешь себе это представить.
— Владыка знает?
— Не думаю. Я ему не говорил… это, в общем-то, не поощрялось. Я знаю, что он взял на себя часть боли Файна, но смерть оставил ему. А я хотел, чтобы ему было чуть легче именно умирать. Все равно я должен был последовать за ним. Но я не знаю, помогло это ему хоть немного или нет. А я вот до сих пор опомниться не могу. Я даже не заметил, как мне отрезали ухо, честное слово… А тут Ариана, от которой я уж точно такого не ждал. Она подняла за эти неполные два дня несколько тысяч эльфов. Ты знаешь, что такое разъяренные эльфы в городе людей? После этого люди пошли на заключение мирного договора… Во многом благодаря ужасу, который на них навела Ариана. И ведь знаешь, ни она, ни остальные не использовали магии. Только обычное оружие: стрелы, мечи, копья… Я был ранен, свалился с лошади — и представляешь, меня исцелил человек. Закрыл рану, остановил кровь. Не знаю, кто это был, но лицо помню. Я же говорил, что ненавижу людей как расу, но разве могу ненавидеть этого? Кругом носятся эльфы, не оставляя живых, не беря пленных, а он… Может быть, там и его убили.
— Но он сделал то, что хотел. То, что считал нужным.
— Если хотя бы пятая часть людей Трехмирья была такой, как он, не было бы этой войны. Знаешь… Владыка тебе, наверное, не говорил, а уж Милит и подавно. Даже если бы твоя сестр… ладно, не обижайся, ты уж точно не такая. Если бы одна Странница не прокляла Трехмирья, а вторая Странница не устроила бы нас в Сайбии, мы все равно уничтожили бы тот мир. Это была война магов. Я, Милит, Кавен, Ариана — поверь, это страшная сила. Были и другие, ничуть не слабее нас, они погибли или выжгли себя, но тебе лучше и не знать, какой ценой для людей. А уж Владыка… Ты вряд ли себе представляешь, что он может. Он ведь уничтожил второй по величине город людей. Вместе с населением.
— Пугаешь?
— Нет. Это ты можешь принять. Понять — вряд ли, но принять можешь. Что очень странно.
— Помнишь, я рассказывала о наших войнах? Бомба уничтожила за один раз триста тысяч человек. Больше Сайбы.
Гарвин кивнул. Очень хотелось обнять его и утешить, но Гарвин не позволял себя жалеть. Однако она все-таки рискнула. Он неприятно усмехнулся.
— Пожалела? Не надо. Что, Владыке не сказали, каким образом я протянул до появления дракона?
— Он и сам может догадаться, я думаю.
— Дура ты все-таки, хоть и Светлая.
— Ты сто раз это говорил. Или Владыка не знает, что ты некромант?
— Он был эльф. Что, доходить начало?
Эльфы не убивают себе подобных. Это аксиома. Об этом говорили все эльфы во всех мирах, хотя Лиасс и обронил как-то, что потратил много времени, чтобы добиться этого. Эльфы могут подраться, устроить дуэль, но никогда дуэль не кончается смертью, потому что победителя ждет изгнание — а это самое страшное, что они могут вообразить. Даже Гарвин.
— А разве он не пытался убить эльфа? Разве полукровка не считается эльфом? Разве Лиасс не эльф?
— Ты это сможешь объяснить Владыке? — хмыкнул Гарвин. — Он ведь уверен, что надо быть выше противника. Не уподобляться ему. А я даже не уподобился…
— Никто ему не скажет.
— Милит может. Если Владыка потребует, Милит не сумеет промолчать. Да и… какая разница, Лена? Я-то знаю, что взял искру у эльфа.
— Тебя это гнетет?
Он кивнул.
— Когда что-то делаешь первый раз… открываешь себе дорогу дальше. И в добре, и в зле.
— Не старайся, Гарвин. Я тебя все равно люблю.
Эльф засмеялся и обнял ее.
— Знаешь, я ужасно рад, что ты не вызываешь у меня никакого вожделения. Это бы мешало.
— Спасибо.
— Не за что. Но ведь и я у тебя не вызываю.
— А у меня вообще…
— А Милит?
— Пока шута не было. А я ведь тебе собиралась глаза повыцарапывать…
— За то, что я посмотрел на тебя и шута? Ну, выцарапай. А что тут такого уж страшного?
— Ну знаешь! Вот уж это настолько личное…
— Не волнуйся. Я же не просто… зрелищем наслаждался, хотя это не самое худшее из зрелищ. Подожди. Дай хоть сказать, что я увидел. И перестань краснеть, не маленькая девочка. Я сравнил ауру — ты и Милит, ты и полукровка. У тебя щеки сейчас лопнут от избытка крови. Неужели никогда не говорила об этом… ну, вот хоть с Арианой?
— Сказать, чем ты отличаешься от Арианы?
— Ну и чем? Я для тебя не мужчина. Так, подружка. Хватит стесняться. Можешь в отместку посмотреть, когда я буду в постели с женщиной. Если найдется в Тауларме такая дура. В общем… Ты и Милит — это мужчина и женщина в любви. Ты и полукровка — я не знаю что. Я никогда не видел такой ауры. Такой бури. Конечно, у вас она одна. С Милитом — две, как и положено, сливающиеся, но две. С полукровкой — одна. Не единая, если ты понимаешь, о чем я говорю. И таких цветов я никогда не видел. Это такое сияние… Аиллена, это настолько необычно… Видал я влюбленные пары, но тут что-то другое. Если не перестанешь краснеть, я тебя поцелую. Как мужчина. Шут меня побьет, а ты будешь меня жалеть, тебе станет стыдно…
— Почему у вас глаза иногда становятся серебристыми?
— У вас — это у кого?
— У эльфов. У тебя, у Владыки, у Милита… даже у шута.
Гарвин был потрясен.
— У шута? Ты уверена? Не может… Нет, мне надо подумать. И никому больше не говори. Даже ему, хорошо? Это может оказаться сущей ерундой, а может… Кстати, как, вы уже… создаете свою особенную ауру? Ну драться-то зачем? Слабая женщина, а туда же, с кулаками, да еще на больного… Если бы ты действительно хотела меня поколотить, стукнула бы пару раз, но в грудь. Так что не прикидывайся.
Он сгреб ее в охапку и действительно поцеловал, но вовсе не как мужчина. Как брат, которого у нее никогда не было. Как целовал Владыка. И расхрабрившись, Лена спросила:
— Ты знаешь удивительно много… или просто считаешь нужным, чтобы я знала что-то, в отличие от Владыки. Шут иногда начинает думать, что его отношение ко мне вроде наркотика, связано с моей силой. Что он не без меня не может обходиться, а без моей силы.
— Что за чушь? — удивился Гарвин, отпуская ее и садясь на траву. Лена устроилась рядом. Через реку тянулась нитка паромной переправы, противоположный берег «окультурили» — там что-то росло, Лена не разбиралась в сельскохозяйственных культурах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});