— Первый и единственный.
Странная рябь пробежала по ее телу.
— Ты узнал меня там, внизу, когда наши взгляды встретились, не так ли?
Он кивнул.
— Если ты узнал меня, когда я смотрела на тебя, почему ты ничего не сказал?
Его взгляд направился к Данте.
— Потому что еще не пришло время нашей встречи.
Он мельком взглянул на Ромео.
— И еще не время для тебя потерять другого брата.
Пандора наблюдала, как раны Данте мгновенно исцелились.
Ромео улыбнулся с облегчением.
— Чем мы обязаны тебе за это, Эш?
Ашерон пожал плечами.
— Не беспокойся об этом. Я попрошу о содействии позже.
Данте обернулся в человеческую форму. Он оглянулся на нее с нежным выражением, от которого она растаяла.
— Эш, — сказал он, не глядя на Темного Охотника. — Могу я попросить тебя о другой услуге — присмотреть за моей женой, пока я и мои братья кое о чем не позаботимся?
— Конечно.
Данте накрыл своей большой, теплой рукой ее щеку и целомудренно поцеловал ее. Он встал и собрал своих братьев.
— Мы вернемся через минуту.
Прежде чем она успела спросить его, куда он идет, они исчезли.
— Что он делает? — спросила она Эша.
— Зная Данте, я уверен, он собирается гарантировать, что твои «друзья» никогда не вернутся, чтобы угрожать тебе или кому-нибудь из твоей стаи.
Данте не понадобилось много времени, чтобы найти Катагарскую стаю пантер-похитителей. Они разместились в небольшой изолированной колонии прямо за пределами Чарльстона.
Как это ни парадоксально, они даже имели знак, объявляющий их территорию заповедником.
С тремя братьями за спиной, он прошел через лесную площадь, пока не нашел первую пантеру, с которой он боролся. Пантера лежала, в то время как человеческая женщина обрабатывала ее раны.
— Кто вожак этой стаи? — спросил он у пары.
Мужчина-пантера не ответил, но когда ответила маленькая, хорошенькая блондинка, Данте узнал голос, почти идентичный по тону, акценту и интонации голосу Пандоры.
— Аристотель — наш regis. Он спит вон там.
Она указала на дерево.
Данте склонил свою голову в знак уважения к ней, потом подошел к дереву, позвав их лидера.
Аристотель ответил, скучающе открыв лишь один глаз:
— Кто ты такой?
— Прими человеческую форму, когда разговариваешь со мной, ублюдок, — резко сказал Данте. — Или здесь не хватит того, что останется от твоей стаи, чтобы основать новую.
Мужчина-пантера обернулся в человека, затем переместился, чтобы встать перед Данте в стойку, говорящую о том, что он готов к сражению. Он был на четыре дюйма ниже Данте и имел короткие черные волосы, соответствующие его бездушным черным глазам.
— Да кто ты, к дьяволу, такой? — прорычал он.
— Данте Понтис.
Глаза Аристотеля расширились, он немедленно отступил назад.
Репутация Данте, как жестокого и не берущего пленных, была известна повсюду, и это вызывало страх или уважение у всего их вида.
— Чему обязан такой чести? — спросил Аристотель.
— Группа твоих Страти пыталась забрать у меня мою жену. Я требую крови здесь и сейчас.
Аристотель пробормотал:
— Здесь должно быть какое-то недоразумение. Мои люди отправились за Аркадианской шлю…
Данте сбил его прежде, чем он смог закончить оскорбление.
— Пандора Коути-Понтис — моя жена.Если ты заговоришь о ней неуважительным тоном, ты меня разозлишь.
Аристотель побледнел.
— Я не имел представления, что она принадлежит тебе. Поверь.
— Теперь знаешь, и если я снова увижу кого-нибудь из вас возле нее, я решу все твои проблемы. Навсегда.
Пандора сидела в Grandstand Lounge с Ашероном, его дочерью — демоном Сими — и двумя богами, пока они ждали возвращения Данте.
Это, должно быть, был самый странный момент в ее жизни. Демоница была занята поеданием чрезвычайно странного гамбургера, полностью залитого соусом для барбекю, тогда как боги и Ашерон рассказывали Пандоре истории о том, как они встретились с Данте.
Судя по всему, ее нареченный имел довольно шумный клуб, который ориентировался на всяких странных клиентов. Боги и Ашерон регулярно посещали его.
Зурван, которого звали Кас, был персидским богом времени и пространства. Это был элегантно одетый мужчина, которого она ранее приняла за Ашерона и бросилась к лифту вслед за ним.
Ариман — не путать с персидским богом Ариманом — был древним финикийским богом, который имел несчастье посетить Атлантиду в то время, когда континент был разрушен. Он был в человеческом облике, пытаясь соблазнить молодую женщину, и в результате теперь он оказался в ловушке — в теле человека без божественных сил за исключением бессмертия.
Он не был рад этому.
— Я действительно хочу, чтобы ни один из вас не щадил меня и либо восстановил мои силы, либо убил меня, — сказал Ариман в пятый раз, с тех пор как присоединился к ним за столом.
Кас закатил глаза, потом повернулся в сторону Ашерона.
— Я думаю, мы должны избавить себя от его присутствия, чтобы мы могли больше не слушать его причитания.
Эш засмеялся.
— Вы такие… — слова Аримана оборвались, когда он заметил женщину, одетую только в предупреждающую ленту.
— Позже. — Он убежал вслед за женщиной.
Кас потряс головой.
— Он никогда ничему не научится, не так ли?
Эш сделал глоток пива, прежде чем ответить.
— Будь признателен ему за это. Он дает нам бесконечные часы развлечения, позволяя наблюдать за тем, как он портит себе жизнь.
Кас фыркнул.
— Принимая во внимание, насколько испорчена твоя, это кое о чем говорит.
— Не будем об этом, — сказал Эш, его глаза вспыхнули красным, а затем вернулись к своему призрачному вихрящемуся серебристому оттенку.
Временами это было даже жутко — тусоваться со сверхъестественным существом.
— Пандора?
Она застыла от звука голоса, который, она думала, никогда больше не услышит. Боясь, что ослышалась, она повернулась и увидела свою сестру Сефию, бегущую к ней.
Пандора вскочила на ноги, чтобы обнять свою сестру. Ох, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой!
— Что ты здесь делаешь, Сеф?
— Твой нареченный привел меня, — сказала она, слезы текли по ее щекам. — Он заставил их отпустить всех нас. Теперь мы сами можем решать, хотим мы вернуться к нашим мужьям или нет.
Пандора была ошеломлена, она посмотрела мимо своей сестры и увидела Данте и его братьев, приближающихся куда более спокойным шагом.
— Данте? — спросила она, когда он остановился возле нее.
Он беспечно пожал плечами, как будто не совершил ради нее невозможное.