Я киваю, косясь на свой блокнот. Все в порядке, я и одна прогуляюсь. Так даже лучше.
Он кряхтит, ждет, когда я на него посмотрю. На секунду его взгляд светлеет. Затем Рид говорит:
— Очень глупо, но мы это сделаем.
Глава 5
Пишу Риду, что встретимся у скульптуры портного — большой бронзовой статуи пожилого мужчины в ермолке, который согнулся над ручной швейной машинкой. Трогательная дань работникам, своим трудом достигшим былой славы швейной индустрии Нью-Йорка. Мне нравится ждать именно у этой скульптуры, ведь я никогда особо не любила центр города. Даже за несколько кварталов слышен гул Таймс-сквера, вызывающий глазную мигрень: все эти гудки, вспышки огней, туристы, которые по непонятным причинам даже наслаждаются всем этим безумием. У скульптуры довольно шумно, тем более днем в среду, но мне спокойно рядом с мирным неподвижным портным. Поскольку я приехала на целых полчаса раньше — будто пытаюсь доказать, что у меня сильнее в одном месте чешется, — у меня достаточно времени успокоиться.
Большую часть этого времени я занималась двумя вещами: первая — я сравнивала список выбранных мной адресов с отметками на карте в телефоне, чтобы сверить маршрут. Если я все правильно расписала, что спорно, ведь никогда не знаешь, что случилось с рукописной вывеской: может, ее убрали навсегда, а может, ее просто не видно из-за нового щита или баннера. Сегодня мы с Ридом должны увидеть по крайней мере 12 знаков. Нравится мне район или нет. Швейный квартал очень богат на знаки, есть даже такие — как вывеска магазина одежды из 60-х, — на которых встречаются рисунки. Глядя на список, думаю, что я молодец и хорошо подготовилась. Я готова пройти этот маршрут и по-другому встретить Рида, ведь теперь у нас общая цель.
Второе, чем я занималась, — это думала о том, что, как и подобает простой человеческой женщине, я проснулась с двумя новыми прыщиками на лбу именно в тот день, когда у меня важное дело и мужчина, для которого я хочу выглядеть привлекательно.
Вот эта мысль, очевидно, не самая продуктивная, хотя если вам кажется, что трогать их каждые 45 секунд — это продуктивно…
Этим я и занимаюсь, когда на месте появляется Рид.
Сегодня его наряд диаметрально противоположен кэжуалу, будто Рид взял и порвал любые с ним связи. Он в костюме. Темно-синем, почти черном. Сидящем по фигуре. Белая рубашка, серый галстук. Серая сумка-мессенджер через плечо.
Уолл-стрит Рид.
На самом деле здесь нечему удивляться. Рид назначил дату и время, отталкиваясь от встречи где-то в этом районе. Совершенно ясно, что она связана с его крутой работой. И все же я поражена его видом, и Рид будто бы знает об этом. Приветственно кивнув, он останавливается и несколько мгновений просто стоит перед скульптурой застывшего с серьезным видом портного.
Я сжала листок со списком с такой силой, что он почти сложился пополам.
— Тонкая работа, правда? — наконец говорю я, вставая рядом с ним. — Ты первый раз его видишь?
— Нет. — Он смотрит на меня, затем поворачивает голову в сторону Седьмой авеню. — Я был в свадебном салоне здесь неподалеку.
Он сказал это без какого-либо злого умысла, но вокруг нас повисла неловкость. Возможно, все на километр вокруг сморщились, уловив ее в воздухе.
— Точно, — говорю я, молясь, чтобы мое лицо не выглядело сейчас как смайлик с пугающе лживой улыбкой. — В этом районе много свадебных салонов и магазины одежды. — Я вспоминаю, насколько странно наше соглашение да и то, что мы вообще общаемся. Часть меня тут же хочет сбежать и забыть обо всем этом.
Вдруг меня толкнул проходящий мимо человек из толпы туристов, уставившихся в свои телефоны, и я по инерции врезалась в Рида, а он придержал меня за локоть и бросил в сторону прохожего:
— Придурок, смотри на дорогу! — Уверена, мужчина его не услышал, но неожиданность самой фразы вырывает меня из угнетающих размышлений.
— Вау… — говорю я, вытаращив глаза. — Ты назвал того дядьку придурком!
Румянец, которого я так ждала тем вечером в магазине, теперь слабо, но все же проступил на внешнем своде скул Рида.
— В смысле, я не ожидала услышать от тебя слово «придурок». — Он недоверчиво хмурит бровь, и я поясняю: — Я думала, твои ругательства будут… не знаю. «Подлец», «недомерок». Старомодные такие.
— Почему это? — Его тон все еще равнодушный, но в глазах мелькает интерес, а рука все еще держит меня за локоть, который, по-видимому, стал моей новой эрогенной зоной.
Я пожимаю плечами, убирая его руку. Наверное, не стоит упоминать «Антологию драмы».
— Ты прозвучал как настоящий ньюйоркец.
Мышцы его челюсти дрогнули.
— Ты говорила, здесь много чего можно посмотреть.
— Да, точно! — слишком радостно восклицаю я и даю ему листок, уже без лишней радости. Нахмурив брови, он рассматривает его.
— Надо поменять первые три с последними двумя. Так рациональнее, — говорит он.
Я заглядываю в листок через плечо Рида, затем смотрю на карту в телефоне. Точно. Он прав.
— Это было грубо, — вдруг произносит он, я смотрю на него. У него усталые глаза, их яркая пронзительная голубизна побледнела. — То слово.
Я улыбаюсь, потому что знаю, о чем он: это слово я нарисовала в воображении прямым шрифтом без засечек, как только Рид его произнес.
«Придурок». Но делаю вид, что не поняла.
— Значит, рациональнее? — переспрашиваю я, драматично округлив глаза.
Кажется, он рад тому, что я решила обойти тему, на его лице появляется и тут же исчезает черточка. Напряжение между нами от этого не спадает, но становится гораздо более выносимым. В голове сразу всплывают воспоминания из школы, когда учитель говорит классу разделиться на пары, то есть те самые минуты, когда чувствуешь, что рядом за партой находится совершенно незнакомый человек, хотя вы целый год просидели всего в нескольких рядах друг от друга.
Начало прогулки неплохое, честно. Первые три знака — действительно рационально! — все еще на месте. Самый первый из них простоват — не более чем разноразмерные базовые глифы, но второй и третий то, что надо, —