Читать интересную книгу Приключения русского дебютанта - Гари Штейнгарт

Увы, он лгал себе. Ход его мыслей был далеко не столь благороден. Иммигрант, русский, точнее, «вонючий русский медведь», он уже делал выводы: любовь сама по себе штука замечательная, и гормональная, и способная порою ошарашить удивительной новостью — оказывается, он, Владимир Гиршкин, не совсем одинок на этом свете. Но любовь еще и шанс выкрасть что-нибудь туземное, вытянуть какое-нибудь тайное знание из ничего не подозревающей американки, такой, как эта девушка, в чье ухо, похожее на кочешок цветной капусты, он сейчас тычется носом.

Вероятно, Владимир не так уж сильно отличался от своих родителей. Для них стать американцами означало прибрать к рукам разливанное море здешнего богатства, — несомненно, рискованная затея, однако не столь сложная и уникальная, как незаметное похищение тела, задуманное Владимиром. Ибо в действительности его целью — отдавал он себе в этом отчет или нет — было стать Франческой Руокко, урожденной манхэттенкой. В этом состояла его ощутимая амбиция. Обеспеченные американцы, вроде Фрэнни и учеников прогрессивного Средне-Западного колледжа, могли позволить себе роскошь искать свое место в жизни, лениво листая бесконечный каталог общественных тенденций и интеллектуальной моды. Но Владимир Гиршкин не мог больше попусту тратить время. Ему исполнилось двадцать пять. Ассимилироваться или сваливать — иного выбора у него не было.

Трогательные знаки внимания, которые обрушил на нее Владимир, очевидно, смутили Фрэн. Она мягко отодвинула его лицо от своего уха и предложила:

— Пойдем выпьем.

— Да-да, пойдем, — согласился Владимир.

Они взяли такси до центра и в саке-баре в Ист-Виллидже одолели полбутыли саке, закусив порцией маринованных кальмаров размером с гулькин нос. И запросили с них за этот маленький каприз U.S. $ 50, осознал Владимир, когда пьяный шум в ушах немного стих. Получалось, что за день он истратил (считая кубинскую рубашку и пролетарские штаны) двести долларов с мелочью — на эти деньги он обычно существовал две недели. Ох, что скажет Хала-Хала. Конура в Алфабет-сити. Полки с дешевыми пряностями, постоянно падающие с крючков. Бездонные банки интимного геля «для всей семьи». Дожидается ли она его на пропотевшей кушетке со смазанной гелем дирижерской палочкой? И не пора ли отправляться домой?

Владимир и Фрэн стояли на тротуаре перед баром, от них слегка несло алкоголем и кальмарами, причем Фрэн держалась на ногах потверже Владимира. Помолчав несколько минут, она принялась в шутку хлопать его по лицу, и ему пришлось приложить усилия, чтобы притвориться, будто ему это не нравится.

— Ух-х, — старательно воспроизводил Владимир русский акцент. — Ах-х.

— Останешься у нас ночевать? — спросила Франческа с легкостью, с какой и следует задавать подобные вопросы. — Родители готовят кролика.

— Обожаю всякие изыски. — Так все и устроилось.

5. Семейство Руокко

Так все и продолжалось до конца лета, лета, проведенного Владимиром на Пятой авеню, в доме № 20, квартире 8Е, в роскошных апартаментах семьи Руокко с видом на парк рядом с Вашингтон-сквер… Парк, который, если смотреть под правильным углом зрения (повернувшись спиной к громадинам-близнецам Всемирного торгового центра), вызывал у вас уверенность, что вы смотрите на почтенный уголок европейской столицы, а не на Манхэттен с миллионом открытых вентиляционных труб и машинами, газующими в ночи, — закопченный и фантастический Манхэттен, где когда-то проживали Хала и Владимир.

В придачу тихие радости семейной жизни, сопряженной с географией места: Руокко пировали, пировали непрерывно, закупая яства на домашних распродажах для гурманов — поветрие, мгновенно охватившее весь город. Фаршированный перец и долма лавиной опускались на настоящий стол (тот, что на четырех ножках), на столе всегда горели свечи, а над ним поблескивала люстра с регулируемым накалом.

За пару недель Владимир был возведен в звание почетного Руокко. На лицах профессоров не читалось и намека на смущенную улыбку, когда они заставали его в ванной за чисткой зубов в восемь утра или когда он выходил с Франческой к завтраку. Руокко явно благоволили к Владимиру за то, что он «разрабатывает их дочурку» (как выразился бы мистер Рыбаков). Но почему? Неужто недавнее падение Берлинской стены сделало Владимира каким-то образом уместным в их доме? Или же они сподобились унюхать болотистый запах петербургской интеллигенции, якобы исходивший от его старых рубашек? И поэтому упрашивали Владимира пригласить родителей на обед, возможно, в надежде преломить хлеб с Бродским и Ахматовой? К их великому огорчению, Владимир позаботился, чтобы такой обед никогда не состоялся. Он отлично представлял, что бы из этого вышло.

МИСТЕР РУОККО. А что вы думаете о современной русской литературе, доктор Гиршкин?

ДОКТОР ГИРШКИН. Сейчас меня интересует исключительно страховой фонд моей жены и разброс в стоимости валюты в Юго-Восточной Азии. Literatura ist kaput[13]. Ею интересуются только белоручки, вроде моего сына.

МИССИС РУОККО. Вы слыхали, в Мет[14] приезжает Кировский балет?

МАТЬ. Да, да, они мило танцуют. А какую карьеру вы выбрали для Франчески, миссис Руокко? Она у вас высокая и красивая девочка, я так и вижу ее глазным хирургом.

МИССИС РУОККО. Знаете, Фрэнни говорит, что хочет пойти по нашим стопам.

ДОКТОР ГИРШКИН. Невероятно! Профессура — бесприбыльное занятие. А кто будет кормить семью? Кто будет откладывать деньги в «ИРА»? И в «Кеог»?[15] По плану 401 (к)?

МАТЬ. Помолчи, Сталин. Если Франческа не будет зарабатывать деньги, она заставит Владимира окончить юридическую школу, чтобы было на что содержать семью. И все будет замечательно, понял?

МИСТЕР РУОККО (смеясь). Не представляю себе Владимира юристом.

МАТЬ. Ревизионист проклятый! Красная свинья!

Поселившись на планете Руокко, Владимир напрягал слух в надежде собрать доказательства презрительного отношения Джозефа Руокко к дочери, а также свидетельства тупости его жены Винси. Ни того ни другого ему не предоставили. Винси сочувствовала перемещенному Владимиру, испытывала стыд и неловкость в присутствии уборщицы, втайне поражалась уму своей дочери и, если не считать редких остроумных выпадов, благоговела перед мужем.

Что до выдающегося исследователя юмора, Джозефа трудно было обвинить в высокомерии. Верно, он часто обрывал дочь фразой «ну-ну, хлебни еще арманьяка за счет заведения, и согласимся на ничью». Владимир полагал такую пропитанную спиртными парами снисходительность прерогативой крупного ученого, не говоря уж о том, что в семейном застолье пожилым людям многое должно сходить с рук, — его собственная мать, например, творила что хотела.

Могли ли эти мелкие стычки потрясти Фрэн до основания? Возможно, если учесть, что под кровом Руокко единственной конвертируемой валютой считалась не корявая и простая, как картошка, любовь, которой кормятся за многими американскими столами, но уважение. Уважение к чужим идеям, к тому, какой отклик эти идеи получали в обществе, — обществе, о котором члены семьи Руокко легко и с удовольствием забывали, наслаждаясь компанией друг друга.

И кто знает, почему Франческа была так запугана отцом, почему ее психиатр выписывал ей тонны розовых и желтых таблеток, почему их секс был то нежным и взаимоприятным — дуумвиратный, совещательный секс, когда пенис вводится поначалу лишь на четверть, понемногу углубляясь, а то — повязка на глазах Владимира и отцовский твидовый костюм на Франческе. Миссия Владимира, как она обозначилась с самого начала, заключалась в утешении и подбадривании Франчески и обретении между делом доступа в ее элитный мирок. Темные загадки Фрэн сами собой распутаются, когда придет время. По прикидкам неопытного Владимира, у них с Франческой впереди была вся совместная и счастливая жизнь.

Но однажды нечаянно она едва все не испортила. Ей удалось нанести ему обиду почти непростительную.

Они отправились за зубной щеткой. Владимир особенно любил, когда они вдвоем занимались вот такими самыми обыденными делами. Мужчина и женщина могут заявлять, что любят друг друга, они могут даже снимать на двоих недвижимость в Бруклине в подтверждение их любви, но если они находят время, чтобы посреди рабочего дня пройтись вместе по аптеке, овеваемой кондиционером, выбирая щипчики для ногтей, то их отношения протянут долго, хотя бы по причине их банальности. По крайней мере, Владимир на то надеялся.

И какой разборчивой покупательницей была Фрэн. Щетка, к примеру, должна быть из настоящей щетины. Натуральными зубными щетками торговали в Сохо, но в магазине выбрали именно этот день, чтобы погрязнуть в банкротстве.