но прошу тебя ради нашей дружбы пощади ее. Не разрушай ее жизнь ради того, чтобы заработать больше денег.
Угрызения совести, обнажив свои острые зубы, впиваются мне в душу.
– Я позабочусь о ней, – обещаю я и говорю это, чтобы искупить вину за то, что уже успел ее обидеть.
– Хорошо. Потому что в противном случае я тебя убью.
Я вздыхаю. Плохи мои дела.
– И ты не против, что она готовится в монашки? – спрашиваю я. – Собирается отречься от нормальной жизни?
– А кому решать, что такое нормальная жизнь? – отвечает вопросом на вопрос Элайджа. – Главное, чтобы твоя жизнь была наполнена смыслом. Кажется, она нашла это в католической церкви.
– Но католическая церковь ужасна, – возражаю я, заезжая на парковку «Валдман и партнеры». – Все ее цели и идеи сводятся к защите злодеев и обращению с женщинами как с людьми второго сорта. Как ты можешь мириться с этим? Как она может с этим мириться?
– Я понимаю, почему ты так думаешь, и поверь, после моего детства у меня сложилось довольно неоднозначное мнение о католической церкви, но наблюдая, как Зенни проходит этот путь, я вспоминаю, что в церкви полно хороших людей. Людей, которые верят в равноправие. Людей, которые посвятили себя помощи бедным. Разные активисты, которые борются за расовую, экономическую справедливость и судебное правосудие. Так что, возможно, церковь не идеальна, но это не значит, что на нее можно просто наплевать. Для Зенни – это возможность поддерживать все хорошее, что там есть, и работать над тем, чтобы изменить все остальное.
Какое-то время я обдумываю его слова.
– Значит ли это, что ты вернешься к мессе?
– Черта с два. Но именно поэтому я не против того, чтобы моя младшая сестра стала монахиней. Монахини могут творить великие дела, и Зенни собирается творить добро, и я нисколько не сомневаюсь, что таким образом она поможет многим людям. Кроме того, сестра сама этого хочет. А это самое важное.
– Ладно, ладно. – Я паркуюсь и выхожу из машины. – Понимаю, о чем ты говоришь. Но все равно считаю, что церковь – это дерьмо собачье.
– Я знаю, – говорит Элайджа, а затем его голос смягчается. – Шон, никто не забыл о Лиззи. Никто не забыл, что тебе пришлось пережить.
– Знаешь, она ведь тоже хотела стать монахиней. – Когда я произношу вслух эти слова, к горлу подкатывает дурацкий комок. – Лиззи только об этом и говорила.
– Знаю. Мне нравится думать, что они с Зенни могли бы стать по-настоящему хорошими подругами.
– Да, мне тоже.
– Тем не менее я не шутил, когда сказал, что убью тебя, если ты ее обидишь.
– Элайджа.
– Серьезно. Я понимаю, что тебе нужно делать свою работу, но делай ее так, чтобы не навредить моей сестре.
– Элайджа. Я уже пообещал это.
– Да, но я тебе не доверяю. – А затем он вешает трубку. Вздох.
Я запихиваю телефон в карман и тру лицо обеими руками, пока жду лифт. Ладно, дела сейчас не совсем идеальны – я солгал Элайдже (вернее, умолчал кое о чем, это ведь не так плохо?) и пообещал позаботиться о Зенни, а теперь должен подняться наверх и объяснить своему боссу, почему у меня до сих пор нет плана, как все исправить.
«Простите, мистер Валдман, сэр, дело в том, что у нее очень обворожительный ротик и соблазнительная манера просить о таких вещах, как поцелуи, перед которыми я не могу устоять».
Ага, как же. Это не сработает.
Двери лифта открываются, и я вхожу внутрь, размышляя. Вне всякого сомнения, я не могу доверять себе рядом с Зенни, это совершенно очевидно. И я только что пообещал Элайдже позаботиться о его сестре, а это почти наверняка означает, что я больше не смогу ее поцеловать.
Не смогу умолять ее показать мне свою киску, словно измученный жаждой мужчина, жаждущий увидеть хоть каплю воды.
Я ответственный человек и допускаю, что некоторые могут назвать меня грешником, а другие – мудаком, но я бы никогда не стал навязываться женщине. Я в состоянии держать свои руки, глаза и слова при себе и более чем способен находиться рядом с тем, к кому испытываю желание, и при этом вести себя этично и профессионально. Но проблема не в этом – проблема в том, что я не могу отказать Зенни, когда она о чем-то просит.
Потому что, если она попросит еще об одном поцелуе, я ни за что на свете не смогу остановиться. А тем более теперь, когда узнал, какой мягкий и нетерпеливый у нее рот, когда ощутил, насколько податливы ее изгибы и как идеально ее тело подходит моему. Если бы она попросила еще об одном поцелуе, я бы набросился на нее прежде, чем успел бы перечислить все причины, по которым мне следует отказать.
И это плохо. О-о-очень плохо.
К тому времени, когда я добираюсь до офиса Валдмана, у меня более или менее готов план. Секретарь Трент машет мне рукой, и, постучав в дверь, я вхожу в кабинет босса.
– А, Шон, – говорит Валдман. Он сидит в кресле у окна и без особого энтузиазма просматривает какую-то папку. Я уверен, на самом деле он ничего не читает – ему просто захотелось чем-то себя занять, пока он пьет очередную порцию утреннего виски.
– Здравствуйте, сэр.
– Как все прошло с монашками?
Я прочищаю горло, пытаясь призвать на помощь свою обычную уверенность и обаяние.
– Еще ничего не решено, но я видел приют и думаю, что у меня есть довольно хорошая идея, как все исправить.
Валдман закрывает папку и берет стакан с виски.
– Слушаю.
Я сажусь в скрипучее кожаное кресло рядом с ним.
– Нам нужно найти им новое здание для приюта. Большей площадью, в лучшем состоянии и без каких-либо дополнительных затрат. Я не знаю, сможем ли мы сделать это достаточно быстро, чтобы предвосхитить события, но это все равно в значительной степени повлияет на восстановление имиджа фирмы.
Мой босс кивает.
– И ты уже говорил с ними об этом?
– Нет, сэр. Я хотел сначала обсудить это с вами. Но помещение, которым они сейчас пользуются, тесное и обшарпанное. Если мы сможем найти для них место побольше и поприличнее, где получатся отличные фотографии для новостных репортажей, тогда мы сможем спасти нашу сделку.
– Мне нравится эта идея, – говорит Валдман. – При условии, что это не будет стоить нам никаких денег.
– Возможно, нам придется сделать небольшое пожертвование, как говорится: «Не помажешь – не поедешь», но я надеюсь, что мы сможем найти недвижимость, которая соответствует их потребностям