сказала, что хочешь этого, я провел бы остаток вечера, прижавшись ртом к твоей киске.
Она таращится на меня, и я вспоминаю, что мы находимся в обители монахинь.
Вздох.
– Извини, – уступаю я, убирая палец с ее подбородка, и провожу рукой по своим волосам. – Но знаешь, почему все это кажется мне немного странным? Ты – младшая сестра Элайджи, и тут совершенно внезапно стала монахиней. К тому же, Зенни, ты понятия не имеешь, что я хотел с тобой сделать. Господи Иисусе!
– Неужели у пресловутого Шона Белла есть совесть?
– Мы не виделись четырнадцать лет, – отмечаю я, расстроенный и удивленный одновременно. – Возможно, я довольно высокоморальный человек.
Она закатывает глаза.
– Я болтаю с Элайджей почти каждый день. Я знаю достаточно, чтобы понимать, что вся твоя мораль касается денег.
– Неправда, – возражаю я.
– Серьезно?
– Э-э-э, да, серьезно. Ты свидетель того, как я паникую из-за того, что прошлым вечером у меня были плотские мысли о тебе.
– Это больше имеет отношение к вашей с Элайджей братской дружбе, чем к вопросам настоящей этики. – Отмахивается она.
– Не вижу принципиальной разницы между этими двумя понятиями.
– У тебя все еще возникают плотские мысли обо мне? – внезапно спрашивает она с тем соблазнительным сочетанием смелости и уязвимости, перед которым я не могу устоять. Как будто Зенни так сильно хочет знать ответ, что готова открыто показать свое собственное любопытство и желание – и даже больше, чем само желание, – жажду быть желанной. Это выдает само ее естество – ее молодость, энергию, дух, невинность, честность, жажду – и невероятно опьяняет.
– Ты по-прежнему хочешь честности? – интересуюсь я, потому что готов к этому. Но после того, как отвечу, у нее могут возникнуть проблемы с моей откровенностью. К тому же я хочу дать ей возможность закрыть эту тему сейчас, прежде чем расскажу, насколько непристойным и искушенным может быть нерелигиозный мужчина рядом с благочестивой женщиной.
– Да, – шепчет она в ответ, подняв на меня глаза.
Я открываю рот, чтобы ответить, и в самый последний момент вспоминаю, что мы здесь не одни, что Зенни хочет стать монахиней, что у нее будут неприятности, если ее застанут за тем, как я шепчу ей на ухо непристойности, и в любом случае я не хочу, чтобы нас прерывали. Мне нужно, чтобы она внимательно выслушала, что я собираюсь ей сказать, чтобы поняла, насколько все это серьезно.
Оглядываю столовую, чтобы убедиться, что мы одни, а затем беру ее за локоть и веду на кухню, которая отделена распашной дверью. Оказавшись внутри, отпускаю Зенни, и она инстинктивно делает шаг назад, прижимаясь к стене.
Умная девушка.
Я поступаю как подобает хорошему парню – встаю подальше от двери, чтобы она смогла свободно уйти, засовываю руки в карманы и спрашиваю в последний раз:
– Ты уверена, что хочешь это услышать?
Она чуть-чуть приподнимает подбородок, и я замечаю ее взволнованность и неуверенность. Зенни отвечает спокойным, ровным голосом:
– Да.
Тогда ладно.
– Я хотел трахнуть тебя с того момента, как увидел сегодня, – говорю, наблюдая, как она бледнеет от удивления в ответ на мои откровенно непристойные слова. – Я не могу перестать думать о том, как задеру этот сарафан до талии и уткнусь носом в твою киску, чтобы насладиться твоим запахом. Хочу укусить тебя за грудь через эту белую рубашку. Хочу видеть, как это распятье скользит по твоей ключице, пока я выясняю, что ты предпочитаешь больше: два пальца или три.
Губы Зенни приоткрываются в немом вздохе. Она не сводит с меня своих широко распахнутых глаз, ее дыхание учащенное, и я знаю, что она слышит и понимает каждое мое слово.
– Элайджа рассказывал тебе, скольких женщин я перетрахал? Скольких женщин заставил кончить? Это число огромно, Зенни, потому что я люблю трахаться. Я люблю доводить женщин до оргазма. Мне нравится видеть их маленькие тугие киски, люблю пробовать их на вкус и растягивать своим большим членом. Мне нравится держать их за волосы, пока трахаю их рот. Мне нравится чувствовать, как попка девушки сжимается вокруг моего пальца, когда я ласкаю языком ее клитор.
Зенни сглатывает.
– И я хочу сделать все это с тобой. Прямо сейчас. – Расстегиваю свой пиджак, раздвигая его полы, чтобы она увидела, насколько сильно мое желание обладать ею.
– Ах, – выдыхает она, и ее взгляд опускается на четкие очертания моего члена под тканью брюк. – Ой.
– Точно. Ой.
Она не может отвести глаз от моей эрекции, впиваясь зубами в эту соблазнительную пухлую губу.
– Так вот, видишь, в чем проблема, – говорю я деловым тоном, снова застегивая пиджак, чтобы скрыть свой ноющий возбужденный член, который в данный момент сочится предсеменем при виде того, как она прикусывает губу. Я не могу перестать думать о том, какими податливыми будут эти губы, как уступят моим зубам, как растянутся вокруг моего члена, когда я осторожно скользну к задней стенке ее горла.
Ей с трудом удается поднять глаза к моему лицу, и когда она в конце концов встречается со мной взглядом, на моих губах играет легкая усмешка. Ее щеки снова вспыхивают, возможно, от смущения или возбуждения, или от того и другого вместе.
– Проблема в том, что ты возбужден?
Я делаю шаг вперед, снова засунув руки в карманы.
– Я очень порочный человек, солнышко. Я трахаю стриптизерш. Я принимал участие в телефонных конференциях, пока чужая жена отсасывала мне под столом. Думаешь, я стыжусь своего члена? Думаешь, мне стыдно, что я хочу трахаться? Нет ничего более далекого от истины.
Ее будто окруженные тонкими кольцами меди зрачки напоминают два огромных черных озера.
– Тогда я не понимаю, – шепчет она.
Я снова делаю шаг вперед, затем еще один, пока мы не оказываемся лицом к лицу. Потом протягиваю руку, двигаясь достаточно медленно, чтобы поймать ее взгляд и вопросительно приподнять бровь, как бы спрашивая: «Ты не против?» – и она медленно кивает в ответ. Я провожу пальцем вниз по ее подбородку, опускаясь к крахмальному воротничку рубашки.
– Проблема не в том, что я хочу тебя трахнуть. Проблема в том, что ты мне небезразлична. И Элайджа мне тоже дорог.
– И ты не трахаешь женщин, которые тебе небезразличны?
– Верно.
– Странно, – бормочет она, у нее перехватывает дыхание, когда мой палец опускается чуть ниже ее воротника, и я начинаю играть с цепочкой, на которой висит ее крестик.
Я пожимаю плечами.
– Именно так я всегда и поступал. И…
– И?
Я перекатываю маленькое распятье между пальцами, не сводя с нее глаз.
– И есть еще это.
– Проблема в том, что