Читать интересную книгу Я, Всеслав (сборник) - Ник Перумов

Сам же Меч отыскался в глухом болоте, на краю гиблого бучила – лежал, точно палка, обвитый травой, утонувший во мху; и откуда было мне знать, что случилось в Осташёве после того, как мы с Ольгой Киевской ударили разом, сразив друг друга, и сознание моё погасло? Как он, мой неведомый двойник, исхитрился отыскать величайшее моё сокровище, бережно хранимое во всех войнах и передрягах вот уже без малого тысячу лет?

У меня нет ответов на эти вопросы. И, боюсь, не скоро ещё появятся. А пока я только поминаю своего спасителя.

Так или иначе Меч остался при мне. Что-то не получилось, что-то не срослось в небесной синеве, откуда льётся золотое сияние их «благодати». Видать, есть какие-то пределы и их мощи, иначе вместе с Ольгой Киевской прибыла бы целая рать; нашлось бы кому подобрать выпавший из моей руки меч. Или – не нашлось? Меч-то неведомым образом оказался за несколько вёрст от деревни, у самого Мохова озёрка…

Ничего не оставалось делать, как, справив достойную тризну по таинственному моему спасителю, взяться за всегдашние дела – беречь и хранить тех малых, что доверились мне. После краткого визита «святой благоверной княгини Ольги» остававшиеся в Осташёве домовые, гуменники, полевики и прочая перепугались неимоверно. От меня они почти не отходили, приходилось их стыдить, чтобы не забрасывали всегдашние обязанности.

А вот Арафраэль исчез. И даже его немногословные собратья ничего не смогли поведать мне о судьбе вольного духа воздуха.

Верно разило твоё оружие, Ольга. Ты ведь и Лику не пожалела, ту несчастную, чьим телом воспользовалась, не будучи в силах сама вновь ступать по этой земле. Конечно, с вашей точки зрения, смерть – величайшее благо, она прерывает греховное земное бытие и ставит душу человеческую перед престолом Белого Христа, так что, наверное, ваша Лика теперь в раю… если миновала воздушные мытарства.

Арафраэль, друг. Ничего не осталось, даже тела, чтобы по-честному возложить на погребальный костёр, сослужить последнюю службу, очистив душу от плена отжившей плоти.

…И всё-таки они не всесильны, сколько б ни твердили об этом их священные книги. Иначе Русский Меч давно оказался бы у них. Как оказались в своё время Дюрендаль Роланда и Эскалибур Артура. Но те истории я знал. Посланцам Белого Христа с их хранителями повезло больше, хотя и там небесное воинство не обошлось без потерь. Но они не всесильны! – твердил я себе, словно заклинание. Они не всесильны, у меня всё равно есть шанс. Они меня боятся, не могут не бояться; знают, что посылать против меня обычных людей – только множить число раньше срока отправившихся на небеса с неутешительными докладами.

Я обрёл себя; дни потекли вновь; похожие и непохожие один на другой. Лето сменялось осенью, а зима – весной; и нет, никогда не будет конца вечному сему круговороту, до той поры, пока я сам не скажу себе – хватит.

Но настанет день, когда сказать это придётся.

Шло время. Русский Меч ждал.

Но, против обыкновения, теперь я часто приходил к нему. Клал чужую, до сих пор непривычную (хоть и становившуюся всё менее и менее отличимой) ладонь на холодный эфес зачарованного оружия, молча, без слов, спрашивал – и уходил, так и не дождавшись ответа.

Рукоять Меча оставалась холодна, как вечный лёд. Нет тебе ответа, это значило. Решай сам. Не спрашивай ничего.

А ведь бывали – в прошлом – дни, когда Он сам звал меня. И говорил: пришло твоё время, Всеслав.

Так было и перед побоищем у Вороньего Камня, и перед кипящим кровью адом Куликова поля, и перед битвой у московских стен в Смутное время; и лишь отправляясь к Кубинке вместе с обречёнными приказом Жукова ополченскими дивизиями, я ничего не спрашивал у Меча.

А вот сейчас…

Всё хуже и тяжелее становилось вокруг, вымирали последние жители моей округи, на десятки километров вокруг тянулись теперь лишь заброшенные поля да глухие чащобы, продёрнутые редкими нитками ржавеющих лесовозных узкоколеек.

А потом началось. «Операция по установлению международного контроля».

На сцене заплясали марионетки-политики, мировые новостные сети заполонили сообщения о полной «гуманитарной катастрофе в России», завыли сотни голосов об остающихся без присмотра в «распадающемся государстве» ядерных бомбах и запасах химической отравы, и всё это – каждый день, по всем каналам, неостановимо, непрерывно, круглосуточно…

Помню, как, сжав зубы, я стоял у околицы – а высоко в небе, невидимые для простых человеческих глаз, шли армада за армадой. Летели сытые, здоровые, отлично вооружённые, вышколенные и обученные.

Точь-в-точь как те, что хлынули через западную границу в ночь на 22-е.

Ну что же ты, говорил я Мечу. Чего ты еще ждёшь, чего? Разве ты не понимаешь, что это конец, конец всему, во что мы с тобой верили и что защищали? Не знаю, правду ли говорила Ольга – что ты выкован руками титанов ещё до начала времен, – но ты оборонял эту многострадальную землю, этот зажатый между бесплодным севером и иссушенным югом лесной предел, перевитый, точно жилами, руслами рек, глядящий в небо глазами озёр, ты берёг его, ты проливал кровь посягнувших на него, ты нарушал порядок вещей – так почему же теперь ты бездействуешь?

Или ты считаешь, что всё так и должно идти и эта угроза – не угроза?

Да, я могу взять тебя и без твоего согласия. Могу. Но лучше бы этого не делать – последствия Кубинки памятны мне до сих пор.

Меч не отвечал мне. Эфес его оставался холодным, но притом совершенно небезжизненным. Я чувствовал гнев зачарованного клинка. Медленный, звенящий, совсем, конечно же, не похожий на наш, людской. Меч жил своей жизнью. И не нуждался ни в чьих указаниях, что ему делать, как и когда.

Тяжко, почти невыносимо жить, когда твой главный бой остался позади, а ты неведомым образом продолжаешь жить и не в силах защитить свою землю от новой напасти.

Что творится там, на высоком небе, где живёт Тот, кого я никогда не узрею вплоть до Страшного Суда, если, конечно, Твой Иоанн ничего не перепутал от страха? Ты потерял Ольгу – хотя разве можно убить Равноапостольную? И что же, потерпев это поражение, Ты отказался от мысли убрать с земли Русский Меч? Непохоже на Тебя, Господи. Если Ты что-то решил, Ты доводишь дело до конца. Хотя… Ты ведь сошел в ад, Ты сокрушил железные врата, втоптал во прах гордый девиз «Оставь надежду всяк сюда входящий», Ты вывел ветхозаветных праведников… но почему-то не помиловал того же Вергилия. И великий ромей только и мог, как истинный стоик, провести Данта по всем адовым кругам.

Я воочию видел его – Данта, видел его лик, навеки опалённый подземным огнём, и отблеск того же огня в навеки безумных глазах. Страшен, поистине непереносим для простого смертного как Божественный гнев, так и Его же милость. Дант, единственный из всех живших или тех, кому ещё только предстоит жить, прошёл Его дорогой, прошёл, чтобы дать новую надежду, а вместо этого… пусть каждый судит сам, кому достанет силы прочесть ту истину, что кроется за правильным размером Дантовой поэмы.

Этого ли Ты хотел, Вечный Победитель? Или всё-таки чего-то иного, хоть как-то согласующегося с вырвавшимся у Тебя почти что в последнюю минуту Твоего земного пути, того, что впоследствии станут именовать Нагорной проповедью?

Никогда не узнать мне ответа.

И зачем, во имя всего святого – хотя откуда я знаю, что свято для Тебя? – зачем тебе Русский Меч? Разве победа Твоя неполна без этого? Разве Твои слуги, особый отряд инквизиторов, не мотаются по всему миру вот уже сколько сотен лет, отыскивая все артефакты, выкованные, вырезанные, сотканные или огранённые до Твоего воцарения над этим и другими мирами?

Ведь что такое Русский Меч? – последняя надежда нации. Или Ты уже отверз лик Свой от этой земли? Решил, как некогда Бог-отец, смести с лица её всё живое и заменить их, грешников, иными, правильными и праведными?

Может быть. Но разве Ты, объявивший себя «всеведущим», не знаешь, чем кончаются такие попытки? «Чистые», «праведные» и «добродетельные», оказавшись на очищенной от грешников земле, сами мигом становятся таковыми. Природа не терпит пустоты, как говорили древние. И были совершенно правы.

Я знаю (хотя и не видел собственными глазами), сколько древних богов пало в неравной схватке, пытаясь спасти веривших им от потопа. Гекатомбы жертв. Горы трупов. Непереносимая вонь разлагающейся плоти на обнажившемся дне отступающих морей. И Ты, взирающий на всё это. Ты, словно бы ещё «не знающий», что и эти, новые, окажутся немногим лучше старых и придётся самому принимать крестную муку, потому что никакой Бог не всесилен и не может нарушить им же самим установленные законы. Равно как и переменить их по собственному усмотрению.

Но больше Ты ведь так никого и не послал за Русским Мечом… Не послал никого из небесных воителей – ведь давно, давным-давно люди перестали охотиться за доверенным мне на хранение клинком.

Но это уже совсем другая история.