Читать интересную книгу Сталин: операция «Эрмитаж» - Юрий Жуков

Далекая от музейной деятельности, от искусствоведения, Мария Федоровна наивно сочла, что напала на неиссякаемую золотую жилу и решила воспользоваться открывшимися, как ей показалось, перспективными возможностями и повысить валютные поступления своего отдела в Советский Союз. Она уже договорилась с «Рудольф Лепке» о расширении операций, проведении особого аукциона, но натолкнулась на неожиданное «препятствие» – конкуренцию.

До тех пор немецкие антиквары действовали на ленинградском рынке монопольно: кроме них, никто не платил валютой и не сбивал довольно низкие цены. А это-то и давало берлинской фирме возможность хорошо зарабатывать, создавало у нее заинтересованность. В июле появился конкурент, готовый заплатить более высокую цену, – некий Степан Михайлович Муссури, гражданин Греции, проживавший в Москве.

В отличие от других деловых людей из Европы, предпочитавших останавливаться в комфортабельных отелях, Муссури обосновался на окраине, на Божедомке, в доме № 20 по Первому Лазаревскому переулку. Действовать он решил вполне легально, не нарушая законов: после долгих переговоров заключил 12 июля 1927 года договор с региональным учреждением внешнеторгового ведомства – Мосгосторгом. Соглашение позволяло Муссури «проводить в пределах СССР закупку и прием на комиссию предметов старины и роскоши, как то: старинной мебели, предметов домашнего обихода, религиозного культа, предметов из бронзы, фарфора, хрусталя, серебра, парчи, ковров, гобеленов, картин, автографов, русских самоцветов, кустарных изделий и т. п., не представляющих музейной ценности, а также экспортировать указанные предметы по лицензиям, выдаваемым Наркомторгом СССР»[49].

Но только после легализации С. М. Муссури занялся поиском денег. Их ему удалось получить у берлинского банкирского дома «Бернгейм, Блюм и К°» на весьма кабальных условиях. Представитель банка доктор Фридрих Пинофф и Муссури образовывали «Товарищество для экспорта предметов старины и роскоши» с уставным капиталом 25 тысяч рублей и гарантированным кредитом 200 тысяч рублей. Но так как Степан Михайлович не вносил в дело ни копейки, фактически он становился всего лишь служащим – оценщиком и скупщиком.

Антикварный магазин товарищества, вскоре открытый в Москве на улице Герцена близ консерватории, сразу же приобрел известность, причем не только у москвичей, но и у жителей Ленинграда, куда Муссури наведывался регулярно и часто. Еще бы, ведь он давал настоящую цену, не то что Главнаука, и даже мог – правда, за действительно очень редкое произведение искусства – заплатить не рублями, а долларами!

Отлично чувствовал себя после подписания договора и руководитель Мосгосторга Николай Семенович Клёстов, более известный по партийному псевдониму Ангарский. Теперь без каких-либо трудов и затрат он мог пополнять казну государства, получая с Муссури полную стоимость купленных тем вещей в валюте. А значит, появлялась возможность отдаться тому, что было ему ближе всего, – литературе: ведь одновременно он возглавлял и издательство «Недра».

Страсть к книге, вкус к художественным произведениям передались Н. С. Ангарскому, скорее всего, с генами. От отца. Затем ради получения знаний он уехал в Париж, чтобы с головой окунуться в мир европейской культуры. Однако неожиданно для себя сблизился с ленинской группой «Искры», на много лет полностью ушел в революционную деятельность. Нелегально вернувшись в Россию, был сослан, бежал, участвовал в баррикадных боях 1905 года. Создал подпольное издательство, печатавшее нелегальную литературу, Маркса и Ленина.

Затем провел годы в ссылке на Ангаре, где и застало его падение самодержавия.

С марта 1917 года Н. С. Ангарский – член Моссовета, Московского комитета большевиков. После Октября он недолго заведовал юридическим отделом исполкома Моссовета и более четырех лет – издательским, одновременно редактируя журнал «Творчество». И только в 1922 году ему все же удалось целиком отдаться давней страсти: он начал издавать сборники «Недра». Через два года возникло самостоятельное издательство. Здесь Ангарский опубликовал «Дьяволиаду» и «Роковые яйца» Булгакова (пытался пробить через цензуру «Собачье сердце», но потерпел поражение), повести и романы А. Толстого, В. Вересаева, П. Романова, И. Эренбурга, Б. Пильняка, стихи М. Волошина. Большинство этих произведений вскоре на шестьдесят лет оказались под запретом. Выходили в «Недрах» К. Гамсун, Дж. Голсуорси, А. Моруа, М. Пруст, Г.Уэллс… Словом, все лучшее в отечественной и зарубежной литературе.

И все же именно Николай Семенович Ангарский вместе с Марией Федоровной Андреевой сделали первый шаг на том роковом пути, который привел к распродаже национального культурного достояния, к разграблению Эрмитажа. А помог им в этом Наркомфин Российской Федерации.

Операции фирмы «Рудольф Лепке», соглашение с С. М. Муссури никто не скрывал. Да и не было в них ничего такого, что требовало бы соблюдения если не государственной, то хотя бы коммерческой тайны. Ведь мы лишь позволили иностранцам покупать у населения и вывозить из страны только то, что разрешали эксперты Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины, сохраняя полный контроль за их действиями. Все остальное являлось делом случая да удачи: может, повезет, а может – и нет. Ну а чем больше будет зарубежных антикваров, тем лучше: ведь конкуренция повышала цены, а значит, больше денег оседало в Госбанке. Никто не подозревал, чем обернется приезд в СССР из Вены в сентябре 1927 года еще троих антикваров.

Комиссия госфондов Наркомфина РСФСР, которая получала из музеев страны «немузейные» ценности для продажи в пользу государства и Нарком-проса, также возмечтала заработать валюту: снеслась с советским торгпредством в Австрии и через него пригласила представителей венской аукционной фирмы «Доротеум». Она показала прибывшим – Бауму, Зильберману и Ледереру – свои склады в Москве и Ленинграде, в принципе договорилась о продаже в Вене того, что отберут искусствоведы по соглашению со своим руководством. И грянул грандиозный скандал.

В октябре с дипломатической почтой в Наркомторге СССР получили гневное послание от М. Ф. Андреевой. Не скрывая раздражения, она писала:

«…Считаю необходимым довести до Вашего сведения, что Берлин сейчас полон слухов о грандиозных концессиях, о чрезвычайно льготных условиях договоров, заключаемых в СССР и Наркомторгом, и Наркомпросом.

О договоре Муссури здесь не только известно, но текст договора, переведенный на немецкий язык, имеется в руках немецких фирм, под этот договор ищут денег. Вы представляете себе, как это выгодно для нас и как вредно отзовется на нашей работе, на аукционе, назначенном на 9 ноября.

Я писала Вам в своей записке, что на нашем внутреннем рынке благодаря появлению нескольких закупающих групп создается ажиотаж и частные владельцы уже подняли цены на 200 – 400%, что в дальнейшем сделает покупку вещей на рынке совершенно невозможной…

Только что Севзапгосторг начал рационально и с выгодой для себя экспорт трудного и сложного для реализации антикварного товара, причем не пользуясь никакими льготами, уплачивая все пошлины и налоги, как немедленно появилось несколько конкурентов, что уже само по себе вредно, но когда эти конкуренты – частные лица, как Муссури, или иностранцы, как Ледерер, Баум и Зильберман от венского аукционного дома «Доротеум», наконец какой-то банк для американского миллиардера, совершенно теряешься и не знаешь, что думать…

…Этот вопрос далеко не пустяковый, и было бы чрезвычайно важно, если бы Вы выяснили, в чем дело и урегулировали бы все так, чтобы Севзапгосторг и Госторг в целом получили монополию заготовки и экспорта в этой области, а чтобы наше торгпредство являлось единственным органом, реализующим этот товар за границей…»[50]

Реакция на послание М. Ф. Андреевой последовала незамедлительно, хотя и не совсем такая, как она надеялась. События с этого момента стали развиваться даже слишком стремительно. Удивляться тому не приходится. Наконец был получен ответ на вопрос, давно мучивший руководство Наркомторга СССР: как, за счет чего еще можно расширить экспорт, увеличить тем самым поступление столь необходимой валюты.

Общее мнение руководства наркомата было однозначным: Андреева права и расширять наш экспорт следует за счет антиквариата. Разумеется, никакой особой привилегии, монополии Севзапгосторгу – иными словами, ленинградской конторе Внешторга и берлинскому торгпредству – давать не следует. Включиться в работу должны все: и обе конторы – московская и ленинградская, и все торгпредства – в Германии, Австрии, Франции, Италии, Финляндии, других странах, включая Аркос в Лондоне, Амторг в Нью-Йорке.

Ну а источником столь широкой распродажи должно стать то самое имущество Главнауки, которое переходит в госфонды. И прежде всего – музеев Ленинграда и его окрестностей, – ведь о них работники Наркомфина рассказывают легенды…