Читать интересную книгу Великолепная Гилли Хопкинс - Кэтрин Патерсон

Так вот почему Троттер сдувает с него пылинки, словно он может рассыпаться от любого шума, вот почему набрасывается как волчица на каждого, кто подтрунивает над ним.

Но она этому потакать не будет. Уильям Эрнест — не старинная чашка из китайского сервиза миссис Нэвинс. Это мальчишка, приемный ребенок — только и всего. И если он не закалится — что же будет, когда Троттер перестанет кудахтать над ним?

Гилли спросила его:

— А что ты делаешь, если тебя ударят?

Его прищуренные глазки испуганно забегали за стеклами очков.

— Я не собираюсь тебя бить, просто хочу узнать, что ты делаешь в таких случаях?

Он засунул указательный палец в рот и стал грызть ноготь. Гилли вытащила палец из его рта и посмотрела на руку с обкусанными ногтями.

— Рука как рука. Все нормально. Скажи, а тебе никогда не хотелось дать сдачи?

Широко раскрыв глаза, он покачал головой.

— Так и будешь всю жизнь козлом отпущения?

Он опустил голову. Палец снова оказался во рту.

— Послушай, Уильям Эрнест, — хрипло прошептала она, наклонившись к самому его уху, — я научу тебя давать сдачи. Бесплатно. И когда какой-нибудь здоровенный парень начнет приставать к тебе, ты покажешь ему, где раки зимуют…

Мальчик вынул палец изо рта и недоверчиво уставился на нее.

— Ты слышал, как я однажды отлупила семерых мальчишек? Одна против семерых.

Он почтительно кивнул.

— Так вот, я научу тебя, как это делается. Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! — ее кулак нанес семь воображаемых ударов.

— Бабах! — тихо повторил он, неуверенно сжал кулак и нанес слабый удар в пустоту.

— Прежде всего, если кто-нибудь заорет на тебя, никогда не поднимай руки вверх, — она передразнила его, — не веди себя так, будто думаешь, что тебя убьют на месте.

— Бабах! — он неуверенно ткнул маленьким кулачком перед собой.

— Нет, начинать надо с другого. Может, тебя вовсе и не собираются бить. Первым делом — глубокий вдох, — она глубоко вдохнула воздух и подождала, пока он сделает то же, — ребра проступили под его рубашкой, — а потом орешь во все горло: «Проваливай отсюда к чертовой матери!»

Не успела она до конца произнести эту фразу, в дверях, как карающий меч, появилась Троттер.

— Ну, ладно, ладно, — сказала Гилли, — «к чертовой матери» можно и не говорить. Главное — это…

— Что вы здесь делаете, дети? Я думала, я тебе плачу, Гилли, чтоб ты помогала Уильяму Эрнесту читать.

— Нет. Мы занимаемся этим в свободное время. Бесплатно.

Троттер с тревогой посмотрела на Уильяма Эрнеста. Он поднялся на цыпочки, сжал кулаки, зажмурил глаза, сделал глубокий вдох и заорал:

— Проваливай отсюда к чертовой матери! — Потом повернулся к Гилли и улыбнулся. — Ну, как, нормально?

— В присутствии Троттер «к чертовой матери» лучше не говорить. Для начала — нормально.

— Гилли… — сказала Троттер. — Послушайте, Троттер, должен же он, наконец, научиться защищать себя. И здесь, черт побери… Здесь я — лучший учитель.

Троттер остановилась в дверях, словно не зная, что же ей делать дальше. Малыш подошел к ней, поднес кулак к ее массивной груди, сделал глубокий вдох и пропищал:

— Проваливай отсюда!

В глазах женщины появились слезы. Она протянула к нему руки и неуклюже, по-медвежьи обняла его.

— Я просто тренируюсь, Троттер. Это я не тебе сказал.

— Знаю, Уильям Эрнест, знаю, детка, — ответила она.

— В этом мире он должен научиться защищать себя, Троттер.

Женщина вытерла передником лицо и шмыгнула носом:

— Неужто я не понимаю, детка? — Она погладила мальчика и выпрямилась. — Может, пойдете во двор? Не хочу я все это слышать.

— Пошли, Гилли! — Уильям Эрнест обошел Троттер и направился к заднему крыльцу. — Бабах! — тихонько выкрикивал он, идя по коридору.

— Я не собираюсь делать из него задиру, — сказала Гилли, — просто я хочу, чтобы он мог постоять за себя. Не может же он прятаться за вашу спину всякий раз, когда кто-нибудь не так посмотрит на него.

— Конечно.

— Даже родные матери не опекают своих детей всю жизнь. А вы только приемная.

— Мне вечно твердят об этом.

Гилли не хотела быть жестокой, но Троттер должна понять.

— Если он научится читать и защищать себя, с ним будет все в порядке.

— Ты уже во всем разобралась, детка, — с облегчением улыбнулась Троттер, — ну что ж, не буду мешать вам заниматься боксом. А только глядеть на это не хочу.

Заниматься боксом?, Эта женщина живет в другом веке. Гилли пошла к двери. Когда она проходила мимо громадной Троттер, та обняла ее и крепко поцеловала в лоб. Гилли непроизвольно подняла руку — хотела вытереть лоб, но при виде лица Троттер рука ее застыла в воздухе.

— Не пойму, чего это на меня нашло, — пробормотала Троттер, пытаясь обратить все в шутку, — я знаю, ты ненавидишь все эти поцелуи. Но иногда на меня находит, и я становлюсь сама не своя.

— В воскресной школе мисс Эпплгейт называет это дьявольским наваждением.

— Неужели? Дьявольским наваждением? — Троттер затряслась от хохота.

Гилли почувствовала, как под ее ногами задрожали доски.

— Дьявольское наваждение! Ну, Гилли, с тобой не соскучишься. А теперь беги, пока дьявол снова не попутал меня.

Она было замахнулась, чтобы шутливо шлепнуть Гилли, но рука ее повисла в воздухе — Гилли и след простыл.

ГОСТЬ

За несколько дней до праздника Дня Благодарения мистер Рэндолф заболел гриппом. Сама по себе болезнь протекала не тяжело, но мистер Рэндолф был старый, а для стариков, как говорила Троттер, любая болезнь — несчастье.

Останавливаясь, чтобы Троттер могла перевести дух, они с Гилли снесли вниз с чердака раскладушку на колесиках и поставили ее в столовой; нежилая комната превратилась в больничную палату для мистера Рэндолфа.

Долго спорили, следует ли сообщать о болезни отца сыну, известному адвокату. Мистер Рэндолф был убежден, что, узнав об этом, сын немедленно явится и заберет его навсегда в Вирджинию. И хотя Троттер понимала, что такая чудовищная угроза существует, она считала, что по моральным обязательствам необходимо сообщать о болезни человека его ближайшим родственникам.

— Представляете, он приезжает, а вы больной, — больше уж он доверять вам не будет. И наверняка увезет вас отсюда.

Но мистер Рэндолф считал, что стоит рискнуть. Они сошлись на компромиссе — решили перевести мистера Рэндолфа в дом Троттер, чтобы он все время был на глазах.

— А что, если вы умрете здесь?

— Обещаю не умереть у вас в доме. Клянусь честью.

— Гилли, если он совсем раскиснет, мы мигом спровадим его обратно, а то этот знаменитый адвокат из Вирджинии еще подаст на меня в суд.

Мистер Рэндолф приподнялся на раскладушке.

— Если я умру в вашем доме, миссис Троттер, подайте на меня в суд. Берите себе все мое имущество, до последнего цента. — Он усмехнулся и опустился на раскладушку, с трудом переводя дух.

— Хм, «до последнего цента». После смерти вы и пенсии не получите. Лучше живите на здоровье, вот мой совет.

— Так оно и будет, но если за мной будут ухаживать две такие очаровательные леди, боюсь, у меня появится желание болеть очень долго.

— Придется рискнуть. Но если через неделю не подниметесь с постели, ни праздничного стола, ни индейки вам не видать.

Мистер Рэндолф торжественно поклялся, что ко Дню Благодарения он поправится. Ему действительно стало немного лучше, но к празднику свалились с гриппом и Троттер, и Уильям Эрнест.

Троттер старалась не сдаваться до последнего, но температура у нее была высокая, и так кружилась голова, что она не могла держаться на ногах. Несмотря на ее протесты, Гилли не пошла в школу ни во вторник, ни в среду — осталась дома ухаживать за больными.

Ко Дню Благодарения из-за бесконечной беготни по лестнице и от одной кровати к другой Гилли сбилась с ног.

Если б она заболела, никто бы не упрекнул ее, что она свалилась. Но она, конечно же, не заразилась ничем, только от постоянного недосыпания, бесконечных волнений и забот стала раздражительна. Она вызывала врача для мистера Рэндолфа, другого врача для Троттер и еще детского врача, но ей никто не мог помочь. Больным следовало оставаться в постели и принимать аспирин от высокой температуры.

Ножом для мяса Гилли разделила пополам таблетку аспирина для Уильяма Эрнеста; половина таблетки тут же закатилась под плиту, а другая, которую она с немалым трудом запихнула мальчику в рот, немедленно возвратилась назад вместе с супом, который она заставила его съесть перед этим. Снова давать ему аспирин она побоялась.

Троттер велела протереть мальчику лицо, руки и ноги мокрым полотенцем, чтобы немного снизить жар. Это вроде чуть помогло, но мальчику все равно было худо, к тому же, как она ни старалась, в комнате оставался прокисший запах супа, вытошненного Уильямом Эрнестом.

В доме царил жуткий беспорядок. Даже в гостиной и в кухне, куда не заходил никто, кроме Гилли, все было перевернуто вверх дном, как после бомбежки. Она была настолько измучена, что не могла убирать даже за собой.